Тайны третьей столицы

Шеремет Иннокентий

Вторым фактом, недооцененным теми, кто возжелал обогатиться на ее теле, было то, что Рита родом из Катеринбурга. А его уроженцы знаме­ниты своим неизбывным упрямством. Вот платят здесь врачам унизительно мизерные деньги, а они все равно ходят на работу, и даже облегчают жизнь тем самым мудакам, которые и навыбирали воро­ватое начальство. И так во всех отраслях. Здешние жители изо всех сил, месяцами без зарплаты де­лают и делают убыточные танки, которые к тому же очень трудно продать. А в это время с прилав­ков их города

и остальной страны расхватывают прибыльные замки, ножи, безделушки и прочие металлоизделия, которые клепают менее принци­пиальные и воинственные тайваньцы.

Так и Рита. Если б ее поуговаривали, если б ей уважительно предложили послужить на благо страждущих, если б пообещали премиальные и фото на доску почета, она, вероятно, и подумала еще: а не попробовать ли себя на новом поприще? Вряд ли тут противнее и опаснее, чем на ско­рой.

Но на нее по-хамски давили. И тем самым не оставили гордой горянке иного выхода, кроме как биться до последней капли крови клиента.

А плод горького опыта — оружие в виде ос­трого, оснащенного мощной пружиной стального зажима для волос, — всегда было у нее под рукой. Да и мама не раз советовала: ничто так не обла­гораживает женщину, как аккуратная прическа и наличие поблизости колюще-режущих предметов.

Вот этим зубастым зажимом тайваньского же производства Рита и прихватила, тщательно примерившись, мошонку и корень волосатого турка.

Тот, естественно, взвыл от нового неожидан­ного ощущения и попытался оттолкнуть кусачую дамочку. Но тут же понял, что она от него отста­нет только вместе с тем, с чем ему расставаться никак не хотелось.

Турок глянул и побледнел так, что стал по­хож волосатого снеговика: зубья, сжимаемые мощ­ной пружиной, уже на несколько миллиметров погрузились в его кожу, и кровь очень живенько закапала на кровать.

От окончательного сжатия зубьев и, следова­тельно, от полной ампутации, его спасали только тоненькие пальчики террористки, придерживаю­щие хилые рукоятки зажима. Стоило Рите разжать пальчики и даже просто резко дернуться, и он мгновенно становился евнухом.

Турок заверещал. Верещал он по-своему, по-турецки, но суть была понятна.

На его вопли прибежал Пингвин. Сначала он попытался оттащить Риту от дорогого гостя, но этому сразу же в резкой форме воспротивился сам гость. Пингвин быстро просек обстановку и спросил:

— Чего ты хочешь? Учти, этот здесь очень важная персона. Если с ним что-нибудь случится, тебе не жить.

— А если не случится, это жизнь, по-твоему?

—Согласен. Ты мне нравишься. Проси денег, и побольше. Это они понимают.

—Не надо мне их денег! — Рита спешила, чувс­твуя, что у нее вот-вот начнется истерика,— Быстро мне сюда все мои документы! А потом — тащите нас в полицию!

—Не советую тебе верить здешней полиции.

—А я и не верю. Но хочу — туда!

—Как скажешь.

Пингвин исчез, но вскоре вернулся с Кощеем. Тот сначала попытался ее запугать, грозя малопо­нятными карами. И без того приблизительный рус­ский язык, стал у него совсем невразумительным.

— Не подходи, а то все этому козлу отхвачу!

— недружелюбно ответила Рита.

— Не нада! Какой твой хотений? — почти жа­лобно спросил Кощей, не смея приблизиться, и тем самым ухудшить и без того бедственное положение богатого клиента.

— В полицию, немедленно — в полицию!

— Карашо, — согласился Кощей, не двигаясь, однако, с места. — Мы позовем полицмэна, и ты — на волю.

Рита зловеще хихикнула и нежно потянула зажим:

— К маме, значит: к маме!

Турок заверещал одновременно и жалобно, и грозно.

Кощей что-то робко сказал. Турок прикрик­нул. Кощей пожал плечами и спросил:

— К какой еще мама ты хочешь?

— Я сказала: в полицию! И учти, сил у меня уже маловато. А если их не хватит...

— Как ты сама это думаешь себе? Как вы в такой вид туда попасть? — ехидно, не теряя само­обладания, спросил Кощей.

— Это твой проблема! — в тон ему ухмыльну­лась, маскируя нервный тик, Рита. — Но если что, такое обрезание устрою — мало не покажется!

Турок, понимая, что решается его судьба, и что Кощей не до конца ему сопереживает, заскулил что-то очень жалобное. Однако в его словах было нечто такое, что Кощея как ветром сдуло.

Вскоре на центральной улице чистенького курортного города показалась странная процессия. Впереди шли двое полицейских зверского вида, дубинками устранявшие малейшие препятствия движению. За ними четверо кряжистых мужиков в гражданском несли носилки, на которых сидел укутанный по горло, блестевший от слез и пота господин. Рядом с ним, свесив ноги и заботливо придерживая что-то под простыней, сидела симпа­тичная девушка и с любопытством и сожалением всматривалась в витрины. Чувствовалось, что она умудряется и собой в отражениях полюбоваться, и то, что на витринах мысленно примерить. Затем шли высокий тощий господин во всем черном и другой, рыхлый и лоснящийся, несущий несколько сумок. Замыкал шествие широкий и длинный по­лицейский автомобиль, из которого доносилась бодренькая музычка. Турки изображали непри­нужденное карнавальное действо.

Рита, засунув руку под простыню, сжимала, но и подстраховывала от убийственных зубьев седьмую чакру несчастного сластолюбца.

Однако и прибытие в полицейский участок, и возвращение Рите всех документов и вещей, и появление представителя русского консульства, не принесли турку свободы. Ему пришлось в тисках страха, в полном смысле слова, терпеть до самого самолета.

Стюардесса, предупрежденная о несколько экстраординарных обстоятельствах, тем не менее, при виде возносимой на носилках по трапу пароч­ки, поинтересовалась: