Тайны ушедшего века. Власть. Распри. Подоплека
Шрифт:
Первоначальная версия — погиб 3 октября 1941 года во время ружейно-пулеметного обстрела, которому подвергся батальон народного ополчения — была с ходу отметена. Поскольку никаких документальных подтверждений о дате гибели и месте захоронения не обнаружено.
Бульварная пресса в погоне за сенсациями и читателями на все лады мусолила эту тему. Одна газетенка высказала предположение — Кондратюк, отлучившись из расположения взвода под предлогом устранения обрыва телефонного провода, добровольно сдался немцам. Другая, ссылаясь на источник, пожелавший быть неназванным, запустила утку — Кондратюк был похищен противником! И пространно разглагольствовала о том, что, доставленный в Германию, ученый
Теоретическую возможность похищения не исключал на первых порах и мой друг Ножкин. Начитавшись в прессе детективных сюжетов, он допускал, что рукопись одной из работ Кондратюка, которую он продолжал, будучи бойцом народного ополчения, могла каким-то образом попасть к немцам. При этом ссылался на аналогичный случай, который произошел в Подмосковье, правда, на противоположной стороне. Фронтовые разведчики тогда обнаружили какую-то тетрадь с непонятными расчетами и передали ее в ГКО. Это оказались расчеты по тяжелой воде, над которыми трудился на передовой призванный вермахтом молодой немецкий физик.
Немецкий абвер располагал у нас в предвоенные годы достаточно сильной и разветвленной агентурой. Если американцы обратили внимание на его неприметную книжечку, изданную в Новосибирске двухтысячным тиражом, то что мешало это сделать немцам? Наверняка имя Кондратюка им о чем-то говорило, — разумеется, специалистам. Впрочем, рукопись ученого могла попасть им на передовой совершенно случайно. Отправленная по назначению, она вызвала громадный интерес в ведомстве Брауна. Остальное было делом техники. Слушая коллегу, я думал о том, что вот передо мной серьезный человек, а надо же, проникся фантазиями, которые густо расцвели на страницах красочных еженедельников.
Покуда акулы пера оттачивали свои перья на немыслимых коллизиях, якобы происшедших с Кондратюком, нашлись даже в наше смутное время люди, которые дутым сенсациям предпочли негромкое рытье в архивах.
Терпеливый Романенко
С 1934 года Кондратюк проживал в Москве. Занимал скромную должность начальника отдела в проектно-экспериментальной конторе ветроэлектрических станций.
В этом же отделе трудился и Борис Иванович Романенко, которому отводится особая роль в поисках следов пропавшего без вести товарища и начальника. Перу Бориса Ивановича, проживающего в Химках под Москвой, принадлежат десятки запросов во всевозможные архивы, писем бывшим однополчанам.
В народное ополчение они записались одновременно — в начале июля 1941 года. Запись проходила в одной из средних школ Киевского района Москвы. Сюда пришли все сотрудники проектно-экспериментальной конторы. Большинство попали в роту связи. Домой со сборного пункта они уже не вернулись, а прямо оттуда, ночью, зашагали в сторону фронта. Романенко шел в одной шеренге со своим начальником.
Последний раз он видел Кондратюка 30 сентября в лесу, возле блиндажа штаба стрелкового полка, который обслуживала их рота связи. Третьего октября ополчение вступило в первый бой. Что сталось с Кондратюком, никто не знал.
Одно время Романенко склонен был считать, что его начальник погиб именно в тот роковой день 3 октября. Однако внутреннее предчувствие подсказало — Кондратюк уцелел. Не может быть, чтобы погибший исчез бесследно, да еще на глазах бывших
Упорство и настойчивость принесли первые плоды. В папке со старыми бумагами, которые хранила гражданская жена Кондратюка Галина Плетнева, Борис Иванович обнаружил, к своему удивлению, три открытки с фронта. Предпоследняя была датирована декабрем 1941 года, последняя — январем 1942 года.
Примерно в то же время, когда обнаружились открытки, в архиве Министерства обороны — о, удача! — он наткнулся на раздаточные ведомости, по которым бойцы роты связи, где числился Кондратюк, получали денежное довольствие. Романенко не верил своим глазам: напротив фамилии его начальника стояла сумма 20 руб. за ноябрь, 30 руб. за декабрь 1941 года и столько же — за январь 1942 года. С его собственной росписью!
Борис Иванович — фронтовик бывалый, он знал, что нередко на войне погибших бойцов некоторое время не исключали из списков личного состава — получали на них пайки, махорку и самое главное — наркомовские сто граммов. Подписи, конечно, подделывали, да и кто в боевой обстановке присматривался к загогулинам и крючкам? Но он-то знал подпись начальника и был убежден, что она в раздаточной ведомости — подлинная. Не поленился, сравнил на рукописях, сохранившихся в архивах Академии наук, — идентичны. К тому же открытки с фронта, датированные декабрем и январем…
Значит, в январе сорок второго он был еще жив. Что же произошло дальше? Терпеливый Романенко не прекращал поиски, и его усердие было вознаграждено: в Подольске, в архиве Министерства обороны он обнаружил сведения о гибели Кондратюка 25 февраля 1942 года в деревне Кривцово Волховского района Орловской области.
Значит, не пропал без вести. Значит, не был похищен, не был взят в плен — документ в военном архиве все расставил на свои места, выбил почву и у без того зыбких подозрений.
Однако белые пятна в его биографии остались.
На Руси талант — всегда несчастье
С началом Великой Отечественной войны все крупные советские ученые были эвакуированы из Москвы в Казань, Ташкент и другие тыловые города.
Бронь распространялась даже не на столь маститых. Почему же Кондратюк оказался на передовой, да еще в таком незавидном положении — сначала рядового бойца, а затем командира отделения во взводе связи?
Тому одна причина: выдающийся теоретик не состоял на спецучете, оберегавшем таланты страны. Он служил в заурядной конторе, занимавшейся разработкой ветроэлектрических станций, которая для военкомата была одним из объектов, где трудились люди, годные для ношения оружия и рытья оборонительных сооружений. Запись в народное ополчение производилась коллективно, после краткого митинга, на глазах у сослуживцев.
Закономерен вопрос: почему же он, теоретик, светлая голова, штучный товар, оказался не в ГИРДе у Королева или в другом аналогичном учреждении, а в обыкновенной конторе? К тому же есть свидетельства, что во время встречи с Кондратюком Королев предлагал перейти в его институт. Не согласился.
Странно, не правда ли? Предпочитал небольшие города, часто менял место жительства. То строил элеваторы на Северном Кавказе, то пребывал в должности механика котельной на сахарном заводишке.
Нежелание высовываться, идти в крупные научные коллективы, куда, как свидетельствовали очевидцы, его неоднократно зазывали, объясняли странностью характера, чудачеством, неприспособленностью к жизни. Так склонны были считать люди, не знавшие его и писавшие о нем по догадкам. Однако двоюродный брат ученого А. В. Даценко из Полтавы считает, что характеристики типа «не от мира сего» к Кондратюку не подходят.