Тайны уставшего города (сборник)
Шрифт:
Но чем больше я разговаривал с оперативниками, которые занимались профилактикой, тем интереснее было работать.
Меня знакомили с подопечными, позволяли встречаться с ними и разговаривать.
Так за короткое время я узнал о нескольких трагических судьбах.
Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев как раз в те далекие времена встретился на своей крымской даче с писавшим ему письма раскаявшимся уголовником.
Я не знаю, как сложилась жизнь собеседника Хрущева, но профилактическая
Опять заговорили о перековке, о новых социалистических методах воспитания.
Но тогда, в МУРе, я еще этого не знал и заинтересованно выслушивал истории бывших воров и налетчиков.
Когда у меня скопился материал, я пришел к Парфентьеву.
Время было позднее. Иван Васильевич налил мне стакан крепчайшего чая, достал бутерброды, завернутые в жирную бумагу:
– Ешь. Бутерброды с домашними котлетами, очень вкусные.
Мы пили чай, и я рассказывал ему о своих встречах с «завязавшими» уголовниками.
– Ты не очень-то увлекайся их рассказами. Запомни: уголовники и шлюхи наврут такое, что вашему брату журналисту самому не придумать. Ты вот три истории рассказал. Гаврилова, домушника, я хорошо знаю. Этот вполне завязать может. А остальные… Знаешь поговорку: «Жид крещеный, конь леченый, вор прощеный…»
Комиссар так и не успел договорить. Дверь кабинета раскрылась, и влетел Эдик Айрапетов:
– Иван Васильевич! На Трубной в квартире троих завалили.
– Еду.
Парфентьев открыл ящик стола, вынул пистолет в кобуре без крышки, приладил ее на ремень.
– Ну, чего сидишь? Хотел увидеть кошмарную историю, вот она и случилась. Поехали.
В переулке на Трубной мы вошли в приземистый двухэтажный дом. У подъезда стояла «скорая» и несколько оперативных машин.
На ступеньках сидели младший лейтенант и огромная овчарка.
– Ну что? – спросил его Парфентьев.
– Довела до трамвайной остановки, там след потеряла, товарищ комиссар.
– И то дело. Где скорая?
– В квартире.
– Кто там еще?
– Следак из прокуратуры.
– Пошли. – Это относилось ко мне.
Мы поднялись на второй этаж, вошли в распахнутую дверь квартиры.
Я почувствовал странный, назойливый запах. И никак не мог понять, чем пахнет. Только под утро, когда я шел домой по пустым рассветным бульварам, понял, что это запах людской крови. Убийцы зарубили топором всю семью – мужа, жену и двоих детей.
А пока я находился в квартире и наблюдал за работой опергруппы.
– Стой здесь и смотри. Никуда не лезь и руками ничего не трогай, а то оставишь пальчики, и потянет тебя прокуратура за убийство, – усмехнулся Парфентьев.
Через некоторое время ко мне подошел Эдик Айрапетов. Я уже разбирался в муровской структуре и поэтому удивился:
– Ты что здесь делаешь? Это же
– Моих клиентов замочили. Это татары-золотишники. У нас были данные, что они крупную партию «рыжья» должны купить.
– Что именно?
– Золотые десятки. Пойдем, я тебе их тайник покажу.
В одной из комнат кровать с никелированными шишаками была выдвинута на середину. В углу часть пола была поднята, как крышка.
– Смотри. – Эдик посветил фонарем.
На оцинкованном дне тайника сиротливо лежало колечко с каким-то камушком. Видимо, второпях убийцы его не заметили.
Мы вышли из этой квартиры на рассвете. Город был тихим и сонным.
– Тебя отвезти? – спросил Парфентьев.
– Не надо, я живу рядом.
Я шел по утренней Москве, привычной и до слез знакомой, а перед глазами стояли носилки с трупами, которые проносили санитары мимо меня. Откинулся брезент, и я увидел вместо лица кровавую кашу.
Тогда, впервые столкнувшись с убийством, я думал о том, что жизнь не такая уж длинная. В любой момент может появиться урка с топором и…
И тогда не по книге Адамова, а по тому, что я увидел этой ночью, я понял, что такое работа сотрудника угрозыска.
В квартире убитых, в отличие от фильма «Дело „пестрых“», Парфентьев не командовал, не распоряжался громогласно.
Он о чем-то тихо говорил оперативникам, они ему что-то рассказывали. Не было трагизма и патетики.
Люди работали. Делали свое привычное дело. Я до сих пор помню ребят-сыщиков, на рассвете куривших у машины. Лица у них были усталые, как у людей, выполнивших тяжелую и неприятную работу.
По сей день я благодарен Ивану Васильевичу, что он взял меня на это убийство. Именно в этой, пахнущей кровью квартире я впервые узнал, что такое сыск.
На следующий день, когда пришел в МУР, я встретил комиссара в коридоре, во всем его мундирном блеске. Он ехал в горком партии.
– Ну, – усмехнулся он, – кошмары не снились?
– Пока нет.
– Ну и хорошо. Я часика через два вернусь и разыщу тебя.
Конечно, об Иване Васильевиче Парфентьеве можно написать не очерк, а целую книгу.
Он начинал свою работу постовым милиционером и закончил комиссаром милиции третьего ранга.
От постового – до начальника МУРа.
В 1950 году, за семь лет до нашего знакомства, он ликвидировал одну из самых страшных банд – банду Пашки Америки.
Он никогда не любил говорить о своих делах. Предпочитал рассказывать о Сергее Дерковском, Владимире Чванове, Игоре Скорине.
Не знаю, была это скромность или осторожность человека, начавшего свой путь в органах при самых кровавых наркомах. Не знаю. Знаю только одно – он был первым начальником МУРа, издавшим книгу своих криминальных историй.