Тайны уставшего города
Шрифт:
…Однажды я вышел с друзьями из ресторана, который дислоцировался в Детском центре Ролана Быкова. Была осень, ветер тащил по тротуару пожухшие листья. Я шел пешком и вдруг за спиной услышал забытый трамвайный звонок. Я обернулся. Меня догонял ночной трамвай моего детства с белым кругом над вагоном, на котором виднелась буква «А». Весело горели окна, на скамейках сидели люди, но светились софиты и стояла кинокамера.
Мое детство снимали в кино. Трамвай бежал в сторону метро, там развернулся и исчез. Звон его таял в ночном осеннем
«Кто не был — тот будет, кто был — не забудет»
Март 1953 года. На второй день всенародного траура мой дом был заблокирован работниками милиции и подразделениями внутренних войск, перекрывшими все подступы к Колонному залу Дома союзов, где лежал прах великого вождя.
Жители микрорайона могли свободно передвигаться по улице Москвина до Петровки, на Пушкинской — до Столешникова и по Козицкому переулку — до второго входа в Елисеевский магазин.
Все остальные улицы были перекрыты армейскими машинами и плотной цепью солдат и милиционеров.
Я сидел дома и перечитывал «Падение Парижа» Ильи Эренбурга, книгу достаточно модную в те дни борьбы за чистоту социалистического реализма.
Радио слушать было невозможно. Траурная музыка наводила чудовищное уныние. В перерывах признанные поэты читали скорбные стихи, посвященные великой утрате.
Правда, через несколько лет они станут двумя руками открещиваться от собственных сочинений, но все это будет после знаменитого съезда партии, на котором развенчали великого вождя.
К вечеру я решил пойти в Елисеевский для закупки фуража. Мороз был за двадцать градусов, да и ветер мало напоминал мартовский. У дома на Вахрушинке я встретил местного авторитетного вора Костю Лешего. Он, в расстегнутом пальто, волок из магазина полную авоську водки. Был весел, пьян и радушен.
— С праздником тебя, корешок мой дорогой! — Костя широко, как ворота, распахнул объятия. — С праздником и радостью великой.
Он обнял меня.
Прохожие, надевшие на эти дни печальные лица, с ужасом смотрели на нас.
— Пошли, корешок, пошли, отметим.
Костя потащил меня в лабиринт дворов.
Вахрушинка в центре Москвы была одной из самых криминогенных зон. Еще до революции в подвалах и на верхних этажах домов купца Вахрушина селился отпетый московский народ. А при власти большевиков Вахрушинку ставили в один ряд с Марьиной Рощей, Тишинкой и Таганкой.
Паренек с Вахрушинки был авторитетом в блатном мире Москвы.
Сквозным подъездом Костя довел меня до своего корпуса и мы поднялись на второй этаж.
За столом сидел весь цвет вахрушинского блата. Народ мне знакомый.
— Ну, давай, корешок, выпьем за праздник. Надел усатый деревянный бушлат — значит, амнистия скоро. Братан мой и твой кореш Женька вернется, Золотой и Леня Лось придут. Много настоящих урок со шконок соскочит. Давай.
И мы выпили за праздник ожидаемой амнистии.
Указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии был принят 27 марта 1953 года. Из тюрем, лагерей и спецпоселений освобождалось 1 181 264 человека. Новая власть отпускала на волю всех «социально близких», то бишь уголовников.
Политические оставались достраивать дороги, возводить города на вечной мерзлоте, добывать уголь, уран и сланец.
Амнистия — дело серьезное. Просто так не выдернешь из строя почти миллион двести урок и бытовиков и не откроешь ворота зоны.
В каждом лагпункте заседала специальная комиссия, она скоренько рассматривала зэковские формуляры и выносила свое решение.
Вполне естественно, что лагерное начальство всеми силами освобождалось от вредных блатняков и воров, диктующих зоне свои законы. Короче, комиссия, оформление документов, выдача проездных требований и денег — и бывший зэк, прижимая к сердцу «Справку об освобождении», устремлялся с чистой совестью на волю.
Судя по милицейской статистике, тридцать процентов амнистированных урок в течение первых же дней свободы попадали обратно на нары.
Губили их станционные буфеты и отсутствие денег. Но это была уголовная мелочь. Серьезные люди имели серьезные планы, а реализовать их можно было только в больших городах.
В начале пятидесятых с Украины в Москву вернулся Никита Сергеевич Хрущев, чтобы вновь возглавить партийную организацию столицы. Криминогенная обстановка в Москве в те годы была весьма сложной. Война окончилась всего несколько лет назад. В 1947 году прошла денежная реформа, в один день спалившая все воровские денежные заначки.
Мне рассказывали муровские опера, что на блатхате в Томилино зимой, десять лет спустя после денежной реформы, они нашли в подвале в рогожных мешках старые дензнаки на общую сумму миллион шестьсот тысяч рублей.
Большая часть из них — в банковских упаковках. Деньги должны были сдать на Гознак, но въедливый опер майор Чванов решил сверить номера ассигнаций с ориентировками, поступавшими в МУР после крупных ограблений инкассаторов и банковских спецмашин. Так, спустя много лет вышли на бандита Сергея Севостьянова, по кличке «Савося», продолжавшего бомбить сберкассы в Московской и Калининской областях.
Только не подумайте, что у каждого урки хранились в заначке такие суммы. Но все-таки денежная реформа лишила их «трудовых накоплений», а блатники — народ простой: взял «перо» и пошел по вечерней прохладе добывать лаве на пропитание и гулянку.
Итак, новый московский лидер Никита Хрущев принял дела и отправился знакомиться с жизнью коммунистов в крупных партийных организациях.
После партактива на Белорусской железной дороге к первому секретарю подошли рабочие-деповцы и пожаловались, что боятся идти в ночную смену, так как нет прохода от урок.