Тайны войны
Шрифт:
Гитлер, кажется, не остался в восторге от такого ответа.
В тот же вечер Чиано покинул Зальцбург и теперь возвращался в Рим. Он рассчитывал, что попадет туда засветло, тогда еще сегодня удастся встретиться с дуче.
Из поездки в Зальцбург граф сделал немаловажные выводы. Муссолини должен знать об этом немедленно. Разногласия между союзниками возникали и прежде, Чиано это не так беспокоило, но тон, снисходительно-покровительственный тон, который усвоил Риббентроп в Зальцбурге, не только раздражал, но и настораживал. Здесь есть нечто новое. Адольф Гитлер говорил как судебный исполнитель, а не как союзник. Забывает, что договор
Со стороны могло показаться, что он, Чиано, сохранил престиж к независимость суждений. Но ведь это не так! Вот что раздражает. Гитлер простился с обидно уверенным видом, что в конечном счете он, а не кто другой, навяжет свои решения. Как-то посмотрит на это дуче? Надо предпринимать контрмеры.
Наконец в мареве знойного вечера открылась панорама Вечного города. Как всегда, он был прекрасен. Железная дорога, обегая возвышенность, медленно поворачивала вправо, и Рим заглянул в окно сразу, вдруг, полный своего великолепия, с золотом куполов, с дворцами на холмах и неразличимым в палевом сумраке нагромождением хибарок на рабочих окраинах.
II
На северном вокзале, куда прибыл специальный экспресс, министра встречал ограниченный круг людей. Это тоже была его заранее продуманная идея – никакой пышности, надо подчеркнуть деловое значение поездки. На перроне стояли лишь несколько сотрудников министерства, обязательные фоторепортеры и, конечно, жена Эдда с букетом цветов. Граф не помнит случая, чтобы Эдда не встречала его на вокзале или в аэропорте, как бы коротка ни была отлучка из Рима, Министр знал – руководило ею не чувство, а честолюбие. Но он прощал жене эту слабость. Из окна Чиано увидел высокую, прямую фигуру жены, окруженную фотографами. Она и здесь хочет быть в центре внимания. Граф снисходительно улыбнулся. Как Эдда походит на отца! Муссолини тоже не может оставаться в тени, но у нее это выглядит так наивно, уж очень по-женски.
Чиано принял горделиво-напыщенный вид. Сам того не замечая, он копировал в этом отношении дуче. Сошел на перрон, поцеловался с женой, сдержанно поздоровался с остальными. Под наведенными на него объективами граф вышел на привокзальную площадь. Эдда держала мужа под руку и поворачивалась лицом то к одному, то к другому фотографу. Она охотно позировала, но делала это очень естественно и непринужденно. Фотографии Эдды частенько мелькали в столичных газетах и журналах – граф Чиано нередко выезжал из Рима.
По дороге к машине кто-то пытался интервьюировать министра, но Чиано ограничился заранее подготовленной лаконичной фразой:
– Как всегда, мы нашли с фюрером общий язык.
В машине он сказал Эдде:
– Я должен сразу же поехать к дуче. Может быть, и ты заедешь в Палаццо Венециа?
– Нет, я не хочу встречаться с Клареттой. Уверена, что она уже торчит там.
Эдда терпеть не могла интимную подругу отца, Кларетту Петаччи, – развязную, бойкую даму, умеющую из всего извлекать выгоду не только для себя, но и для всего семейства Петаччи.
– Тогда поезжай к матери, я заеду за тобой к донне Ракеле. Когда? Как только освобожусь.
Чтобы избавиться от газетных хроникеров, увязавшихся за машиной министра, Чиано распорядился выехать на шумную Виа Тритоне.
Совершив вынужденную поездку по городу, Чиано вышел у подъезда Венецианского дворца. Вскинув голову, он прошел мимо вытянувшихся перед ним мушкетеров из личной охраны Муссолини и поднялся по лестнице. Граф миновал анфиладу дворцовых комнат, пересек залу с балконом, выходящим на площадь святого Марка. Высокую стеклянную дверь закрывали тяжелые синие портьеры. С этого балкона Бенито Муссолини обычно выступал перед горожанами, копируя ораторов древности.
Личный секретарь дуче передал Чиано, что Муссолини знает о приезде министра, ждет его, но пусть кавальеро благосклонно извинит, секретарь должен предупредить дуче.
Обстановка, расположение дворца были хорошо знакомы Чиано; знал он и этот удлиненный, зал – полуприемную-полугостиную. Здесь, рядом с кабинетом дуче, обычно происходили заседания Большого фашистского совета. В глубине комнаты возвышалось троноподобное кресло дуче, а напротив подковой стояли более низкие стулья для членов совета.
На стенах залы висели картины старых итальянских мастеров и потемневшие бронзовые канделябры в стиле раннего Ренессанса. Дорогие, тоже старинные ковры приглушенных оттенков и замысловатого рисунка закрывали пол, украшали стены.
Чиано остановился перед тициановской Венерой. Он очень любил этого художника, восхищался его манерой, свежестью красок, цветом каштаново-красных волос, красотой женских тел, не старея живущих сотни лет в картинах художника.
Министр иностранных дел отличался удивительной чертой – мог умиляться, глядеть увлажненными глазами на произведения чистого искусства и тотчас же возвращаться к прозаическим, не всегда чистоплотным повседневным делам. Так произошло и сейчас. Секретарь дуче пригласил его пройти в кабинет. Оторвавшись от картин Тициана, Галеаццо Чиано последовал за секретарем. Служитель неслышно закрыл за ним дверь.
С тех пор как граф Чиано женился на старшей дочери Муссолини, у них начали складываться не только родственные отношения. Первоначально они носили характер сдержанной и, пожалуй, не совсем искренней дружбы, где связующим звеном была Эдда. С годами дуче преисполнялся все большим доверием к молодому, отлично воспитанному и образованному юристу с располагающей внешностью. Своенравному, экспансивному и самовлюбленному Муссолини импонировало поведение зятя. Чиано умел вовремя польстить тестю, был предупредителен и проявлял тонкое, совсем не назойливое восхищение перед дуче. Но главное, что окончательно покорило Муссолини, – это острая хватка зятя и его направление мыслей, удивительно совпадавшее с мыслями самого дуче. Поэтому, когда в минувшем году возникла надобность заменить министра иностранных дел, Муссолини, не раздумывая, остановился на кандидатуре Чиано. Его никогда не покидала честолюбивая мысль стать родоначальником новой династии, династии Муссолини. Все ведущие посты в государстве будут принадлежать членам его семьи. Мягкотелый король Виктор Эммануил, представитель савойской династии, просто не способен к решительным действиям, только путается под ногами.