Тайны войны
Шрифт:
Андрей объяснил.
– А, знаю! – девушка улыбнулась. – Вы Воронцов. Капитан Занин говорил про вас. Идемте, провожу. Я иду как раз на дежурство. Вот сюда, – девушка пропустила Андрея вперед. – Получите разрешение и проходите. Третья дверь направо. Я предупрежу капитана. Здесь у нас строго...
Через несколько минут, облачившись в халат, Андрей входил в палату, где стояло четыре койки. Николай лежал ближе к окну, загороженному фанерой. Только сверху, сквозь уцелевшую часть рамы, проникал свет. Николай хотел приподняться, но сестра, которую встретил Андрей, остановила его:
– Лежите, лежите, больной. Иначе я не разрешу вам встречу. Имейте в виду, много не разговаривать.
– Видал, Андрей, как меня держат здесь! Это Галочка. Моя спасительница. Знакомьтесь. Медицинская сестра.
– Мы уже знакомы.
Галина протянула маленькую руку и неожиданно крепко и энергично ответила на рукопожатие. Из-под белой косынки выбивался венок туго заплетенных каштановых кос. В чуть-чуть выдающихся скулах, в полукружьях приподнятых бровей, черных и шелковистых, в рисунке ее рта и несколько широком овале лица девушки было что-то восточное. Андрей невольно задержал взгляд на ней. На секунду, не больше.
Пристальный взгляд, видимо, смутил медсестру. Она отвернулась, нахмурила брови и сказала, обращаясь к Занину:
– Имейте в виду, встреча на полчаса. А вы, товарищ старший политрук, не давайте ему говорить много.
Галина подошла к раненым, лежавшим на соседних койках, что-то спросила, оправила подушки и вышла. Снаружи затарахтел движок, мигнув, загорелся свет. Галина появилась ненадолго снова – пришла замаскировать окна. Она взобралась на табурет, тонкая, гибкая.
При электрическом свете Николай показался еще бледнее. Лицо его удлинилось, а улыбка стала чужой и болезненной.
– Ну, брат, – сказал он, – побывал я на том свете. Кое-как выкарабкался. Сегодня даже Верушке письмо написал. Значит, в порядке все. Завтра, говорят, в тыл отправят.
– А ты на самом деле много не говори, – остановил Андрей. – Я ведь в батальоне вместо тебя остался.
– Знаю, Тихон Васильевич говорил... Писем не привез случайно?
– Привез. Даже два. – Андрей полез в полевую сумку. – Почты дней пять не было, на дорогах столпотворение. Я к тебе с самого утра ехал...
– Спасибо!
Николай разорвал конверт и с жадностью впился в страницы письма. Казалось, для него сейчас не существует больше ничего на свете, кроме этой странички, вырванной из тетради, сплошь исписанной убористыми строками. Строки заполняли поля, все свободные уголки, будто автору не хватало бумаги. Андрей смотрел на Николая и подумал: вероятно, если бы Вера написала еще несколько страниц, все равно ей было бы тесно.
Занин пробежал глазами письмо, посмотрел открытку и отложил в сторону.
– Извини, что оторвался. Я их потом, на заедочку, как следует прочитаю. Сначала с тобой поговорим, не то еще, правда, Галина Даниловна нас разгонит. Она у нас строгая.
Николай находился все еще под впечатлением письма жены, додумывал какую-то ее фразу, вникая в сокровенный смысл, и, конечно, заговорил о ней:
– А Верушка-то еще ничего не знает про мою историю, мои резервные получает. Но все-таки, видно, тревожится, чувствует.
– Подожди! Какие резервные?
– Да это хитрость одна... Семейно-фронтовая... Разве я не говорил? Мы с Тихоном Васильевичем сговорились: случись что со мной – он раз в неделю резервные посылать будет. Я написал их заранее. Думал, пусть хоть на неделю-другую Вера позже узнает... Так вот и получилось. Сегодня уж я сам нацарапал... Теперь все в порядке. А у Маринки-то новые зубы режутся! Слышишь?
Андрей слушал и наполнялся глубоким уважением к незнакомой ему женщине, не столь уж красивой, судя по карточке. Но для Николая была она самой привлекательной, умной, милой, красивой и близкой. Воронцов снова позавидовал другу. Боль, притупившаяся в последнее время, всплыла опять.
– Теперь сам скоро увидишься... Не слышал, куда отправляют?
– В Ленинград, вероятно. Как думаете, Галочка?
– Там видно будет. Нате-ка выпейте.
Медсестра налила в ложку микстуру, протянула больному. Она только что снова зашла в палату.
– Давайте, давайте! Видите, какой я хороший, Галочка! Безропотно пью всякую дрянь...
– Давно бы вам надо письмо получить. От писем, говорят, поправляются... Ну вот и хорошо. На ночь теперь глюкоза и перевязка.
– Галочка, а вы слышали, у Маринки новый зуб режется! Это важнее глюкозы! Знаешь, Андрей, я Галочке все рассказываю, – как она, бедная, терпит! У нее должность такая – сестра милосердия. А спасла она меня действительно. Нам с Верушкой век ее помнить надо...
– Оставьте вы, товарищ капитан! К чему это?
Девушка зарделась, посмотрела на Андрея. Глаза их встретились. Смутившись еще больше, она вышла из комнаты.
– Замечательный человек! Мединститут не кончила и пошла в медсестры, – Николай восхищенно говорил о девушке.
Но он знал только часть того, что произошло недели две назад, в ту ночь, когда из медсанбата привезли его без сознания в госпиталь.
Они проболтали еще около часа. Андрей начал собираться.
– Ну что ж, надо ехать. Когда теперь встретимся?
– Встретимся. Земля – она тесная... Да, знаешь, кого я здесь встретил? Помнишь, в резерве был такой Розанов? Тоже в госпитале. Рядом лежит. Вот чудак! – Николай улыбнулся. – Супом раненный... Бывает же!
– Не понимаю.
– И не поймешь. Кому шрапнель, кому гороховый суп. Пошел в резервный батальон. Он ведь теперь начальство, в наградном отделе работает... Ну вот, пошел обедать. Остановился у полевой кухни, протянул котелок, а повар зазевался, что ли, да ему вместо котелка в рукав целый черпак горячего супа вылил. Обварился. Пока сбрую сняли, полушубок скинул, уже поздно – ожог второй степени... Утром ко мне зашел, ноет, боится, как бы руку отнимать не пришлось. Наша Галочка совсем с ним измучилась. Капризничает, все ему не так. Требует, чтобы в Ленинград отправили, здешним врачам не доверяет.