Тайны выцветших строк

Пересветов Роман Тимофеевич

Предположение Костомарова так и осталось предположением. Tочную дату написания письма — один из признаков подлинности исторического документа — установить не удалось.

Вполне вероятно, что это письмо не является таким документом. Однако сохранилось другое послание, подлинность которого не вызывает сомнений. Оно принадлежит тому же легендарному запорожскому атаману Серко, именем которого подписан один из вариантов письма к турецкому султану, и адресовано вассалу того же Магомета IV, к которому, по мнению историка Костомарова, могли относиться заинтересовавшие ученого ругательства. Магомет IV, не ограничившись разорением Подолии, решил истребить все запорожское войско и уничтожить самый

Кош. Такой приказ послал он своему вассалу крымскому хану Селим-Гирею. На месте Сечи же султан хотел поставить свою крепость для преграждения казакам выхода в Черное море и прекращения их набегов на турецкие берега.

По словам украинского летописца Самуила Величко, служившего канцеляристом в Войске Запорожском, осенью 1674 года султан отправил с этой целью из Стамбула на помощь крымскому хану пятнадцать тысяч своих лучших янычар. После наступления зимы, когда замерзают затрудняющие доступ в Запорожье днепровские притоки, эти янычары вместе с крымцами должны были выбить казаков из Сечи и до основания разорить ее. Но из этой попытки ничего не вышло. Предводительствуемые Серко запорожцы разбили Селим-Гирея. Побежденному хану и пишет атаман. Текст этого письма сохранился среди документов по истории казачества, собранных в XVIII веке прожившим два года в Запорожье историком Ригельманом. Оно проникнуто характерным для запорожцев чувством собственного достоинства и отличается от письма к турецкому султану лишь более тонким юмором.

Приводим это письмо в пересказе, излагая его содержание современным языком:

«Ясновельможный властитель, хан крымский, со многими ордами близкий наш сосед! — так начинает Серко свое велеречивое по форме, но достаточно язвительное послание к Селим-Гирею. — Не мыслили бы мы, Войско Низовое Запорожское, с вашей ханской милостью и со всем панством крымским входить в великую неприязнь и войну, если бы вы сами ее не затеяли.

Ваша ханская милость, послушав дурного совета сумасбродного и безумного царьградского визиря, а потом и невразумительного приказа наияснейшего и наивельможнейшего султана своего (того самого, которого тот же Серко в приписываемом ему другом послании гораздо менее почтительно обзывает «турецким чертом», «всесветным дурнем» и другими совсем нелестными прозвищами), вступили с нами в войну прошлой зимой. Вы подбирались к нам, Низовому Запорожскому Войску, с султанскими янычарами и многими, крымскими ордами украдкой, ночною порою. Подступив близко к нашей Сечи и сняв стоявшую на подступах к ней стражу, вы заслали было в Сечь пятнадцать тысяч янычар, приказав им — что не делает вам чести — не «по-кавалерски» всех нас, молодцов Войска Запорожского, сонных и не — чаявших никакой беды, выбить и истребить. Крепость же нашу сечевую до основания перекопать и разорить. Сами же вы с ордами встали около Сечи, чтобы не упустить наших молодцов.

…И так как этот поступок ваш, — говорится дальше в послании, — весьма нас, Войско Запорожское, огорчил и раздосадовал, то и мы, по примеру древних предков и братьев наших, должны были постараться воздать должное вашей ханской милости и всему панству крымскому за причиненные обиды и огорчения. Но мы сделали это открыто, по-рыцарски и по-кавалерски, а не тайком, как вы.

…И если тот наш визит в ханство ваше все же показался вам неучтивым, то, может быть, так оно и есть, — любезно соглашается Серко, — ибо казаки не одной матери дети, а значит, и нрав у них не одинаковый: одни стреляли направо, другие налево, а третьи напрямик, но так добре, что все попадали в цель.

…Но и в самом Крыму, — продолжает подтрунивать над ханом Серко, — ваша ханская милость не приняли нас за гостей и добрых кавалеров и поспешили было со своими могучими ордами до Сивашу, к той самой переправе,

откуда мы вступили в ваше ханство. Стоя здесь и ожидая нашего возвращения, вы хотели нас истребить и не пустить нас на переправу. Но и тут намерение ваше не сбылось… И если и на этот раз вашей ханской милости показалось что-нибудь с нашей стороны нелюбезным, то вы должны нас за это извинить — ведь это был лишь ответ на собственную неучтивость.

Конечно, вашей ханской милости и не снилось, что наше Низовое Запорожское Войско в таком малом и ничтожном числе посмеет наступать на знаменитое и многолюдное ханство крымское, — продолжает изводить хана Серко. — Мы бы этого и не сделали, конечно не из страха перед вами, а ради сохранения добрососедских отношений, если бы вы первые не нарушили их. Но, если вы опять так поступите, мы снова явимся в ваше крымское ханство уже в большем количестве и лучше вооруженными. Тогда мы переправимся не через Сиваш, а пойдем прямо на самый Перекоп, выломав и отворив себе в нем ворота, для чего у нас имеются все средства, и до тех пор от вас не уйдем, пока не исполним все свои намерения…»

А чтобы хан в этом не сомневался, Серко напоминает ему о том, что отважные и мужественные кавалеры и прежние вожаки Войска Запорожского издавна морем и сушей ходили войной на Крым и царство турецкое. Назвав по имени этих вождей и кавалеров, Серко не упускает случая напомнить хану, что казаки при этом «коснулись мужественно самых стен константинопольских и, оные довольно окуривши дымом мушкетным, превеликий султану и всем мешканцам (жителям), царьградским, сотворили страх и смятение».

«…Итак, — заканчивает Серко свое послание, — хоть и не желаем мы, Войско Низовое Запорожское, с вашей ханской милостью и со всем панством крымским драться и состоять в распре, однако если вы начнете нас задирать, мы тоже не останемся в долгу и не побоимся пойти на вас войной…»

В этом же письме Серко сообщает Селим-Гирею, что «из невольников ваших крымских, начальных и простых, найдется у нас, на Кошу, четыре тысячи». Сами пленные, по его словам, составили список своих имен с указанием суммы назначенного за их освобождение выкупа. Если хан не позже чем через полтора месяца пришлет требуемую сумму, добавив к ней «от своей ханской учтивости для нас, Войска Запорожского, подарок», то все пленники будут сразу же отпущены. В противном же случае они будут отосланы в Москву, за что царь не преминет вознаградить запорожцев из своей казны.

Желая его ханской милости доброго здоровья и счастливой жизни, сочинитель послания сообщает, что писал его в Сечи Запорожской «вашей ханской милости доброжелательный приятель Иван Серко, атаман кошовый со всем Войска Запорожского Низового товариством».

По образцу письма запорожцев к турецкому султану или явно под его влиянием составлялись и другие послания к врагам вольнолюбивого казачества.

Например, в дни пугачевского восстания один из соратников Пугачева, повешенный впоследствии в Москве казачий атаман Тимофей Падуров, написал «угрозительное» письмо пытавшемуся увещевать восставших оренбургскому губернатору Рейнсдорпу, начинавшееся так:

«Оренбургскому губернатору, сатанину внуку, дьявольскому сыну.

Прескверное ваше увещевание здесь получено, за что вас, яко всескверного общему покою ненавистника, благодарим…Ведай, мошенник, известно, да и по всему тебе, бестии, знать должно, сколь ты не опробовал своего всескверного счастия, однако счастие ваше служит единому твоему отцу — сатане».

«Угрозительное» послание заканчивалось уверением: хотя губернатор «по действу сатанину во многих местах капкан и расставил», но трудился он напрасно. Если даже не удастся сделать на него крепкую веревочную петлю, можно свить и мочальную за гривенник…