Тайные поклонники Рины

Муравская Ирина

— Жаль, значит ты не диснеевская принцесса.

— И никогда не стремилась.

Рядом присаживаются, дублируя мою позу.

— Да-да. Помню. Ты с детства хотела стать журналистом.

Молчу и тема затихает сама собой. Несколько секунд давящей тишины кажутся вечностью. Но ведь мы оба понимаем, о чём пойдёт разговор. Решаю не тянуть и подвести к этому сама. Как пластырь на покалеченном пальце: лучше рывком и сразу.

— Разочарован? — по-прежнему не смотрю на Чернышевского, вместо этого разглядывая следы налипшей грязи на мысках кроссовок.

— Ммм… —

над ответом призадумываются. — Нет. Не думаю. Если только в себе. В жизни, как и в спорте, недооценивать соперника — непростительный промах. Чаще всего фатальный. И тут я знатно лажанул.

Мда.

— Полагаю, ты об Арсении.

— Твой Андрей противник открытый. С ним проще. Он не скрывает своих намерений, я не скрываю своих. Арс же та ещё тёмная лошадка. Всегда им был. С тихонями вечно так: никогда не предугадаешь, что те выкинут.

— А что выкинула тихоня? — хмуро оборачиваюсь к нему, уязвлённая и за себя, и за Шевченко. Уж больно сильно режут его интонации. Будто он и меня под ту же гребёнку загоняет. Будто мы действительно сделали что-то постыдное. — Давай, расскажи. Вдруг я чего не знаю.

— Не заводись. Я пришёл с миром.

— Так и я не с вилами. Но не считаю нужным что-то доказывать и извиняться. Мне не за что извиняться. Мы разглядывали звёзды, разговаривали. Больше ничего. И мне понравилось. Более того, я бы повторила. Не потому что Арсений мне нравится, чего я не отрицаю, а потому что мне с ним спокойно. Он не навязывается, не устраивает дурацкого соперничества при свидетелях, за которое неловко почему-то мне и не лезет с чувствами. Он просто рядом и мне просто приятно проводить с ним время.

Блин. Не хотела оправдываться, но всё равно по итогу оправдываюсь. Вот как так? Причем зарабатываю в ответ… усмешку. Усмешку? Правда?

— Интересно. С ним, оказывается, можно о чём-то разговаривать. А я думал, Арс умеет только молчать.

— С некоторыми и помолчать приятно, — и чего меня так дерзить тянет?

— Нет, пойми правильно. Просто я-то учусь с ним с первого класса, времени было предостаточно, чтобы узнать получше. И красноречием он всех баловал, максимум, на литературе. В остальное время хорошо, если тему поддержит из вежливости.

— Может, дело в собеседниках? Может, ему было не о чем с вами разговаривать? — вырывается из меня более резко, чем хотелось бы. Да и с каким-то совершенно неуместным оттенком хвастовства. Мол, видишь, со мной то ему интересно.

— Возможно, — охотно соглашается Вадик. — В любом случае, это его личное дело. Моё же… А вот с моим загвоздка. Да. Не думал я, что будет так сложно.

— Со мной?

— С тобой, Ринчик. С тобой.

Ну простите, что не вешаюсь на шею. Извиняйте, что я такая размазня неопределённая. Не хотела я так. Сама на себя раздражаюсь, но и вот прямо сейчас определиться тоже не могу. Вернее, наверное, могу, но благодаря всей этой дурацкой неразберихе не уверена, что хочу. Не уверена, что готова.

— Если хочешь, можешь закончить всё и не мучиться.

Я пойму, — это неприятно говорить, но, кажется, что это реально лучший для нас обоих вариант. По крайней мере, на данном этапе.

— А чего хочешь ты?

— Честно? Таймаута. Мне нужно подумать. Обо всём.

На носу итоговые экзамены, поступление в универ, столько головной боли. Более неудачного момента для любовных переживаний просто и представить нельзя. С другой стороны… а разве для таких вещей бывает подходящий момент?

— Хорошо. Думай, — удивлённо наблюдаю как Вадик преспокойно поднимается с места. Расстроенным он не кажется. Вообще нет. — Ну а я, если позволишь, ещё немного помучаюсь.

— Спортсмены не сдаются, да? — слабая улыбка касается уголков моих губ.

— Слушай, ну такими девушками не разбрасываются, да? Не навязываться, не устраивать соперничества, не лезть с чувствами — принял к сведению. Однако если начну перегибать палку, будь снисходительней и знай, что я стараюсь. Лады?

— Лады, — только и могу что поддакнуть. Его покладистость меня не столько радует, сколько озадачивает. Слишком уж Чернышевский послушный. Слишком идеальный. Не бывает таких. Ну, не знаю… Я, во всяком случае, не встречала прежде.

Не бывает. Убеждаюсь в собственной правоте буквально этим же вечером. Ещё стемнеть не успевает, когда наш лагерь ждёт второй акт захватывающих приключений русских подростков на отдыхе и сложных любовных перипетий.

Бросаю запечённый картофель обратно в костёр и бегу со всех ног туда, где уже собралась добрая половина возбуждённых зрителей: галдящих, улюлюкающих и снимающих всё на телефоны вместо того, чтобы вмешаться. Идиоты. Дождались-таки заветной драки и теперь отрываются.

Panem et circenses. Panem et circenses. ("Хлеба и зрелищ" на латыни).

— Бей!

— Сильнее!

— Кто так сюсюкается?

— С разворота, с разворота!

Распихиваю закрывающие обзор спины и влетаю образовавшуюся зону отчуждения, в центре которой сцепились и волочатся по земле, нанося друг другу удары, Вадик и… Арсений. Да вы издеваетесь! Умнее ничего не придумали?! А главное, ни одна собака не собирается что-то предпринять.

Рвусь к ним, рискуя попасть под раздачу, но меня перехватывают за талию и отдёргивают назад.

— А ну, тпру-у. Куда собралась, гиперактивная? — смеётся над ухом Андрей, прижимая меня к себе. — Не видишь, пацаны по пацански разбираются.

Изворачиваюсь, вырываясь из хватки. Долгорукий особо сильно не сопротивляется. С невозмутимым видом продолжает лузгать семечки, окружая себя ореолом шелухи под ногами. Остальные орут в азарте, видосы снимают, а у этого семки. Явно причём стыренные у Ритки. Между прочим, где она? Ни её, ни Яна в лагере последние пару часов я не видела.

Так, ладно. С ними позднее разберусь…

— Так и будешь стоять?! — обрушиваюсь с упрёком на брата подруги.

— А что я ещё должен делать? — меланхолично пожимает плечами тот. — Присоединиться?