Тайные полномочия
Шрифт:
— Два!
— Не надо… — улыбаясь, проговорил Паша.
— Ну, Рибер!
— Вы не посмеете! — закричал он.
— Все… Ты сам виноват… Нет?.. Три! Пли!
Выстрелы ударили оглушительно. Чичерова отбросило на стену. Он схватился за низ живота. По брючинам быстро расползались темные пятна. Но это была не кровь… Паша тихонько застонал и съехал по стене. Следов пуль на мраморе не было.
Бутовский вырвался. Подбежав к Секеринскому, он погрозил пальцем.
— Вы за это ответите… — и бросился помогать Паше, сжавшемуся в комочек.
Полковник отдал приказ обыскать Рибера. Тот не сопротивлялся. С него
— Успел-таки сообщникам передать… Ну ничего, сейчас займемся…
В зале появился Сабуров. Он заявил, что пока еще является директором департамента, а потому берет всю ответственность на себя. После всего, что здесь произошло, он требует, нет — приказывает убираться вон. Секеринский пытался еще протестовать, ссылаясь на министра, но Сабуров пригрозил, что сейчас отдаст приказ полицмейстеру арестовать его и посадить в «сибирку» за насилие над невиновным человеком. Пусть министр его уволит, но полковник проведет в камере участка незабываемую ночь вместе с бродягами и ворами. Настроен директор был решительно.
Секеринский прорычал ругательство, но испытывать судьбу не стал. Бросив Крылову «за мной!», он покинул особняк.
После такого подвига Аполлону Григорьевичу пришлось отпаивать Сабурова и наговорить ему кучу комплиментов. И хоть директор еле мог сидеть, но впервые в жизни ощутил, каково это: забыть чиновничий страх. Опыт был тяжкий, но бесценный. Сабуров покинул особняк, уже владея собой. Приставу он строжайше приказал охранять дом круглосуточно и не впускать никого до его личного распоряжения.
Закончив с врачебной помощью, Лебедев подошел к Ванзарову, упорно державшемуся в стороне.
— Удивляюсь вашему хладнокровию, — сказал он. — Удивляюсь и завидую.
— Вам ничего не показалось странным? — спросил Ванзаров.
Молитвенно сложив руки, Лебедев охнул тоненько, не хуже институтки:
— Батенька! Да что тут странного?! Сущие пустяки! Охранка на глазах у всех расстреливает человека. Да такое у нас на каждом углу… Подумаешь, делов-то.
— Это несущественные детали…
— О, да! Расстрелянный холостыми всего лишь обмочился.
— Вам не показалось странным, что полковник точно знал, кто Лунный Лис?
Аполлон Григорьевич не нашелся, что ответить. Порой вопросы Ванзарова ставили его в тупик, из которого он долго не мог выбраться. Вот и сейчас он предпочел только присвистнуть и занять себя сигарой. Делать ему было нечего, а потому Лебедев заторопился к себе в лабораторию.
Ванзаров его не задерживал и подошел к членам команды. У Рибера с генералом было одно дело на двоих: утешать Чичерова. Граве держался рядом, но с сочувствием не спешил.
— Господа, мне крайне неприятно то, что здесь произошло, но наша встреча остается в силе. Прошу не опаздывать.
— Да что вы за человек такой… — проговорил Рибер. — Зачем свалились на нашу голову? От вас только одни несчастья. Когда уже сгинете с глаз долой?
— Поймаю Лунного Лиса и сразу исчезну, — ответил Ванзаров. — Обещаю вам… Поправьте меня, но здесь сильно пахнет виски.
На такое беспримерное равнодушие к чужому горю Риберу хотелось ответить как следует, но жаль было растрачивать силу попусту. Она еще пригодится. Да вот хотя бы Чичерова поддержать.
Ванзаров поклонился спинам, окружившим глубоко несчастного Пашу, кивнул Граве, который посматривал за ним, и как ни в чем не бывало отправился прогуляться по залу. Со стороны трудно было понять, чем он занят. Так любитель живописи осматривает музей или турист — иную достопримечательность. Он нигде не задерживался, только заглянул за диванчики, которые жались к стенам, за колонны с вазами и для чего-то поднял лежавшие кресла. Залитый пол и осколки, кажется, его вполне устроили.
Осмотром зала Ванзаров не ограничился. Все так же прошелся по комнате, где содержались пленники, и по очереди заглянул в другие, которые выходили в приемный зал. Он осматривал щели между мебелью и стенами, приоткрыл ящики конторки и поинтересовался письменным столом, за которым сидел Сабуров. Ничего не привлекло его внимание. Да и осмотр нельзя сказать чтобы был тщательный. Скорее поверхностный. Но и его оказалось достаточно. Ванзаров спустился в прихожую, в которой следы бедствия были не менее сокрушительны, осмотрел, что скрывалось за вешалкой, раскрыл каждое пальто из тех, что остались на крючках, и откинул носком потерянную шаль и чью-то накидку. Наблюдавшему за ним жандарму он подмигнул и покинул особняк.
19
Музыка играла в душе. Музыка звучала в ушах. Музыка была повсюду. Липа забыла о времени, о том, где находится и что с ней. Она кружилась по дому и не думала ни о чем. Лишь одна мысль вела ее в вальсе, как опытный партнер. Вместе с ней она делала круг за кругом, и с каждой минутой мысль эта казалась ей все более правильной и прочной. Липа напевала мелодию «Голубого Дуная», и от этого на душе становилось солнечно и легко, как на балу. Она вспоминала, как все тогда случилось, и ей казалось, что то самое незабываемое ощущение, которое так полно овладело ею тогда, вернулось сейчас, неожиданно и без спросу. Липа ощущала полноту счастья, как маленькая девочка, желание которой исполнилось.
Горничные давно ушли спать, кухарка сопела на кухне, по всему дому горели свечи, что было безумным расточительством, но Липа не замечала подобных мелочей. Она плыла в вальсе, обнимая руками воображаемого партнера. Его невидимые руки вели ее так мягко и уверенно, что хотелось никогда не покидать этих объятий. Он понимал каждое движение, предугадывал его и двигался наилучшим образом. Такого восхитительного вальса Липа еще не знала. Она улыбалась, глаза ее, широко раскрытые, не видели ничего вокруг. Мелькали окна, шторы, обои, подсвечники…
— Осталось совсем немного, — шептала Липа, и чей-то голос в ответ нашептывал ей, что все так и будет, как она хочет. Каждое желание исполняется в положенный срок.
Звук дверного колокольчика для Липы прозвучал как часть музыки. Она пошла открывать, забыв о горничных, не думая, который час и кто мог прийти в такое время. В какой-то миг ей показалось, что желание исполнилось стремительно. Липа сразу в это поверила и со всех ног кинулась к двери. Она распахнула ее и ничего не поняла. На пороге стоял незнакомый молодой господин, довольно бледный, с красивыми усами вороненого отлива, плотный и напряженный, как взведенная пружина. Он вежливо поклонился и спросил разрешения войти.