Тайные раны
Шрифт:
Но Элинор почему-то в этом усомнилась.
Тони вздрогнул и проснулся, широко раскрыв глаза, раскрыв рот в беззвучном крике. Благодаря морфию с поразительной ясностью воскрешался в кошмарном сне и блеск топора, и воинственный клич нападающего, и запах пота, и даже вкус крови. Тони дышал часто и неглубоко, над верхней губой у него выступил холодный пот. Всего лишь сон. Он выровнял дыхание, и паника понемногу отступила.
Успокоившись, он попытался приподнять раненую ногу, не двигая бедром. Он стиснул кулаки, ногти врезались в ладони.
Тони дотянулся до пульта и поднял себя повыше, чтобы сесть в кровати. Посмотрел на часы. Еще полчаса, и принесут ужин. Не то чтобы ему так уж хотелось есть, просто прием пищи вносил какое-то разнообразие. Он даже чуть было не пожалел, что мать не осталась с ним. Тони потряс головой. Он толком не знал, когда и как уместно будет взяться за это дело, сулящее большие мучения, однако четко понимал: не здесь, не сейчас.
Но и вечно ждать нельзя. Сегодня с ней познакомилась Кэрол, и скоро Кэрол наверняка задаст ему вопросы. Он не может просто отшить ее: Кэрол вправе рассчитывать на большее. Проблема в том, с чего начать. Из его детских воспоминаний не составишь связную историю. Они слишком фрагментарны: череда разрозненных происшествий, слабо связанных друг с другом. Не все из этих воспоминаний были плохими. Но в хороших мать не фигурировала. Тони прекрасно знал, что он не единственный человек с подобным тяжелым опытом. В конце концов, множество таких людей были его пациентами. Вот еще одна общая с безумцами сторона его прошлого.
Тони махнул рукой, словно чтобы отогнать муху, и взял пульт от телевизора. Пробежал все каналы, но ничто не привлекло его внимания. Надо было на что-то решаться, но его избавил от этого стук в дверь.
В палату бодро зашла женщина. Она напоминала растолстевшего сокола-сапсана. Блестящие каштановые волосы были гладко зачесаны со лба вверх; под идеальной формы бровями сверкали глубоко посаженные карие глаза, а между пухлыми щеками торчал ястребиный нос. Вид миссис Чакрабарти поднял Тони настроение куда сильнее, чем мог бы это сделать какой-нибудь телевизионный канал. Тут его ждали новости поинтереснее, чем на Би-би-си-24.
За ней тянулась свита из полудюжины прислужников в белых халатах, по виду слишком юных даже для старшеклассников-практикантов. Она профессионально-бегло улыбнулась Тони, бегло просматривая историю его болезни.
— Итак, — промолвила она, исподлобья глядя на него. — Как самочувствие?
Ее произношение скорее подошло бы представителю королевского семейства, чем жителю Брэдфилда. У Тони возникло ощущение, что ему следует обнажить голову.
— Чувство такое, словно вы заменили мне ногу свинцовой трубой, — заявил он.
— Боли нет?
Он покачал головой:
— Это морфий.
— Но вы не ощущаете никакой боли, после того как морфий начинает действовать?
— Нет. А что, должен?
Миссис Чакрабарти улыбнулась:
— Предпочтительно было
Тони почувствовал, как внутри у него все сжалось от страха.
— Вы уверены, что это хорошая идея?
Улыбка ее стала какой-то хищной.
— Точно так же, как вы уверены в тех советах, которые даете своим пациентам.
Тони усмехнулся:
— В таком случае давайте будем и дальше придерживаться морфия.
— У вас все будет в полном порядке, доктор Хилл. — Она изучила его ногу, изогнувшись, чтобы рассмотреть сдвоенные трубки, отводящие кровавую жидкость от раны в его колене. Затем повернулась к студентам: — Видите, сейчас из раны вытекает уже не так много, как прежде. — Снова обратилась к Тони: — Думаю, завтра можно убрать дренаж и снять шину, чтобы мы сумели представить себе, что вам понадобится в дальнейшем. Возможно, мы наложим гипс.
— Когда я смогу выписаться?
Миссис Чакрабарти повернулась к студентам с царственной снисходительностью хирурга:
— Как вы полагаете, когда мистер Хилл сможет выписаться?
— Когда его нога сможет выдерживать тяжесть.
Судя по виду отвечавшего, ему бы газеты разносить, а не выносить врачебные заключения.
— Насколько большую тяжесть? Вес его тела?
Студенты украдкой переглянулись.
— Когда он сможет передвигаться с ходунками Циммера, — предположил другой.
— Передвигаться с ходунками Циммера, поднимать ногу и подниматься по лестнице, — выпалил третий.
— Послушайте, доктор, — с нажимом произнес Тони и, после того как ему удалось привлечь ее внимание, нарочито четко проговорил: — Я задал вам отнюдь не праздный вопрос. Я должен сейчас находиться не здесь. Ни одну из важных задач, которые мне необходимо решить как можно скорее, нельзя решить с больничной койки.
Миссис Чакрабарти уже не улыбалась.
— В этом вы ничуть не отличаетесь от подавляющего большинства моих пациентов, доктор Хилл, — заметила она.
Он постарался не выдать своего разочарования.
— Я прекрасно вас понимаю. Но, в отличие от этого подавляющего большинства ваших пациентов, никто другой не может сделать то, что делаю я. Это не высокомерие. Мне не нужны здоровые ноги, чтобы сделать множество чрезвычайно важных вещей. Но мне нужно, чтобы у меня нормально функционировала голова, а здесь с этим обстоит не очень-то хорошо.
Они смерили друг друга взглядом. Никто из студентов не смел даже шелохнуться, они почти не дышали.
— Мне вполне ясна ваша позиция, доктор Хилл. И ваше ощущение допущенного промаха.
— Ощущение допущенного промаха? Мной? — переспросил Тони. Эти слова его заинтриговали.
— Ну да, в конце концов, вы ведь попали сюда из-за одного из своих пациентов.
Он расхохотался:
— Господи помилуй, да нет же! Не из-за одного из моих пациентов. Ллойд Аллен был не мой. Дело не в чувстве вины, дело в том, чтобы дать моим пациентам то, в чем они нуждаются. Вы ведь хотите того же, миссис Чакрабарти.