Тайный дневник Розовой Гвоздики
Шрифт:
— Нет, не верю, — тихо сказала она. — И сейчас покажу почему.
Вернувшись в танцевальный зал, Джейн остановилась как вкопанная.
— Ну, что такое? — не вытерпела мисс Балькур, предпочитавшая сначала говорить, а потом думать.
— Ты только посмотри! — Кузина показывала на стеклянную дверь.
— Грязь, ну и что?
— Вот именно! Слишком грязно, будто садовую землю специально размазывали по стеклу. Видишь, здесь и здесь? Слой слишком толстый и однородный, на пыль не похоже. Кажется, кто-то…
— …кто-то не хотел, чтобы сюда заглядывали? —
Она чуть не опалила кудри, и Джейн поспешно убрала канделябр.
— Вот именно, — кивнула мисс Вулистон. — Но зачем? Что может скрывать Эдуард?
Захлопнув дверь, Амели улыбнулась:
— Ну как ты не понимаешь? Это же очевидно! Он помогает Пурпурной Горечавке!
Со вздохом облегчения Ричард Селвик, он же Пурпурная Горечавка, въехал во двор своей скромной холостяцкой резиденции: всего пять комнат и десятеро слуг, не считая камердинера, кухарки и кучера.
— Как я рад, что вернулся! — заявил он худощавому молодому человеку в жилетке и рубашке с короткими рукавами.
— После опасного для жизни пребывания в сердце лондонского общества? — усмехнулся Джеффри Пинчингтон-Снайп, благодаря остроумию еще в Итоне снискавший расположение Ричарда и Майлса.
— Хватит издеваться! — обиженно проговорил Селвик и, сняв шляпу, пригладил волосы. — Я страшно рад, что выбрался оттуда живым!
Сердечно пожав другу руку, Ричард влетел в прихожую и начал рассеянно, куда попало скидывать шляпу, накидку, перчатки. Дворецкий Стайлз, воздев глаза к потолку, тенью следовал за хозяином, поднимая перчатки с пола, накидку со стула, а шляпу с дверной ручки.
— Это все, милорд? — спросил дворецкий оскорбленным тоном короля Лира.
— Попросите Кука что-нибудь мне принести. Я страшно голоден.
— Как прикажете, сэр, — еще сильнее оскорбился Стайлз и обреченно захромал на кухню.
— Он так здорово изображает больного старика! — прошептал Джеффу Ричард, когда они в радостном предвкушении приближающегося ужина вошли в столовую. — Если бы не знал, сколько ему лет, у меня бы сердце разорвалось от жалости.
Пинчингтон-Снайп бросился в кабинет и принес большую стопку писем.
— Ты не единственный, кого он провел. В прошлую субботу я дал ему выходной, думая, что он смоет седину, пройдется по тавернам, попьет пивка. А он, представляешь, уселся перед камином, накрылся шалью и стал жаловаться на ревматизм.
Друзья обменялись многозначительными взглядами.
— Ну, непросто найти хорошего дворецкого… — проговорил Ричард.
— Стайлз еще много лет будет радовать нас своим присутствием, — заверил Джефф.
— Надо же было принять к себе безработного актера! — простонал Селвик. — Хотя все могло быть и хуже, если бы он вообразил себя Юлием Цезарем и стал разгуливать в тоге.
— Представляешь, как органично бы он влился в Совет Пятисот [18] ! — насмешливо воскликнул Пинчингтон-Снайп, намекая на законодательный орган, который в 1795
— Такие люди опасны, они прочитали слишком много классики. Так или иначе, нынешнее увлечение Стайлза меня вполне устраивает. Надеюсь, он еще не полностью потерял ощущение реальности.
18
Совет Пятисот — одна из двух палат французского Законодательного корпуса (другая — Совет старейшин), созданного в 1795 году Конституцией III года республики. Распущен переворотом 18 брюмера (10 ноября) 1799 года, совершенного Наполеоном.
— Похоже, ему действительно нравится быть восьмидесятилетним стариком. Каждую среду он играет в карты с дворецким Фуше, они жалуются друг другу на ревматизм и ругают хозяев, — наябедничал Джефф. — А еще он завел очень странное, но весьма полезное знакомство с горничной из Тюильри. Кажется, у них роман.
— Странное? — переспросил Ричард.
Ну где же ужин? Съестным пока не пахло…
Пододвинув стул, Джефф выложил письма на стол и пододвинул Селвику.
— Расположение дамы Стайлзу удалось завоевать, похвалив ее порошок для чистки серебра, а потом они стали делиться тайнами полировки мебели.
— Рад за них обоих, — проговорил Пурпурная Горечавка, просматривая письма, пришедшие за время его отсутствия.
Ничего необычного: отчеты о состоянии поместья, приглашения на балы, а также надушенное послание от сестры Бонапарта Полины, беспорядочной в связях особы. Мадемуазель твердо решила заманить Селвика в постель, и с каждой неудачной попыткой количество вылитого на письма парфюма увеличивалось. На сей раз приторный аромат чувствовался с самого дна стопки.
— Ну и как Лондон? — спросил Пинчингтон-Снайп, велев лакею принести кларет. — Кажется, тебе нужно выпить.
— Ты даже представить себе не можешь! — Ричард бросил письма и упал в кресло напротив Джеффа. — Мама таскала меня по светским приемам, и на каждом было не менее трехсот человек. А сколько концертов я прослушал! Удивительно, что не оглох. Еще немного и…
— Хватит, перестань! — покачал головой Пинчингтон-Снайп. — Отказываюсь верить, что все было так плохо.
— Правда? — изогнул бровь Селвик. — А про тебя спрашивала Мэри Олсуорси.
— И что? — с деланным спокойствием спросил Джефф.
— Я сказал, что ты спутался с французской горничной и вы ждете ребенка, третьего, и на этот раз девочку.
Джефф поперхнулся кларетом.
— Не может быть! Если бы ты так сказал, маменька отказала бы мне от дома, а она письма пишет.
— Конечно, нет, — с сожалением проговорил Ричард, откидываясь на спинку кресла. — Но очень хотелось. Интересно, хватило ли бы у нее ума понять, что невозможно родить троих менее чем за два года?
Его товарищ отвернулся, делая вид, что рассматривает столовое серебро.