Тайный год

Гиголашвили Михаил

Тени бродили по стенам, перекатываясь по образам, иногда попадая на карту из буйволиной шкуры, и тогда карта ёжилась и трепетала как живая.

В печатне

Прильнув к стекольчатому окну и проводив опасливым взглядом Арапышева, ушедшего валкой походкой на санный двор, Прошка велел Ониське поторапливаться – надо лететь в печатню; не больно-то хочется, но нужно, ибо лучше самому в себя осиновый кол вогнать, чем царёва приказа ослушаться.

В печатне, отодвинув бумаги, выложили на стол нехитрую снедь – холодные заплывшие шаньги, сыр и половину варёного петуха, раздобытого в кухарне у Силантия. Была и баклажка. Прошка

отхлёбывал из неё, наказывая Ониське, чтобы тот был внимателен, букву в букву списывал бы даденное – царь ошибок не терпит, говоря: «правило – от Бога, а кривило – от чёрта», всегда сам всё проверяет, все имена, отечества, прозвища наизусть помнит и, главное, хорошо знает, с кем на каком языке говорить: на простом – с голытьбой и дрянь-людишками, на бранном – с боярами и воеводами, на закомурном – с умниками и богословами, на кучерявом – с послами:

– Сдаётся мне, что он и звериные перелаи и птичьи писки понимает! Сколь раз искали скопом по дворам да закоулкам – царевич-де куда запропастился? – а он с колдунами на засеках ночи коротает!

Но Ониська возразил, что он, того-этого, слыхивал, как царь одного знатного иноземца честил по-чёрному: и сукоединой, и дудкой, и кисляем любодырным. Прошка был снисходительно согласен:

– Это другое. Это ежели он на кого зол, будь то сам папа латинский – нож в сердце врежет не моргнув…

И рассказал: поймав на воровстве тороватого умника-боярина Семёна Олябьева, большого из казны таскателя, но о душе всегда много вещателя, царь так сильно озлился, что разорвал на нём кафтан, исподнее, ударом ножа взрезал ему грудь и стал рыться там, крича: «Где, где она, твоя душа? Покажи! Не вижу! Не могу найти! Нету её у тебя, паскудника, и не было!»…

– Господи! Прямо – и того? – Ониська застыл с куском сыра.

– А что, спрашивать будет кого? Рассёк одним ударом, как куру… Все и всё – его! Он волен и казнить, и миловать… Да что там Олябьев – он слона приказал изрубить на мелкие кусочки, когда сия великая зверь не встала перед ним на колени!

Ониська положил шаньгу:

– Чего? Колена? Как?

А так! Царю из пленной Казани прислали в подарок слона, при всём честном народе подвели носатую зверюгу к Красному крыльцу, где на выносном троне восседал царь, и погонщик похвастался, что слон-де тоже хочет встать перед всевеличайшим владыкой на колени. Царь милостиво махнул рукой, а слон заартачился – и ни в какую! Какое там – на колени! Наоборот: затрубил, на дыбы вздёрнулся и елданом двусаженным размахивать начал! На задних лапах идёт и восставшим елданом туда-сюда помахивает! Царь отпрянул, но от толчка трон покатился по ступеням, царь выпал из трона, чуть под тот карающий елдан не угодив, и тут же, не вставая, велел стрельцам изрубить слона на куски.

– Но как подступиться к такой махине? Кое-как, пока зверь на задних лапах гарцевала, её таранным бревном свалили наземь, а там уж с разных сторон накинулись саблями полосовать и пиками колоть… Страсть кровищи вылилось, до колен хлюпала!

Довольный испугом шурина, Прошка доел за ним петушиную ногу и, не торопясь к писанию, будь оно неладно, сказал, что потом выяснилось: царю по подлому наущению прислали из Казани слона-палача, махаунт-наездник приказал – слон и кинулся на царя!

– Да слон – это ещё что! В Опричном дворце такое ли ещё бывало! Как это – какой дворец? Не слыхал? Ну и дубина! Был дворец на Москве, да сгорел!

И Прошка поведал, что царь, поссорившись с боярами, построил на Петровке особный Опришный дворец, страшный

на вид и такой крепкий на деле, что татары даже не сумели в него проникнуть, снаружи закидали горшками с гремучей смесью. А жаль! Красив стоял, как град Божий! Самим царём по книге пророка Иезекииля задуман был сей дом, где встреча человека с Богом произойдёт! По башням – четыре литых орла, очи из яхонтов! На воротах – львиные морды, глаза из зеркал! Стены глухи и гладки, без бойниц, сплошняком, чёрного камня! А внутри дворца всяких припасов, нужных для жизни, не счесть, провизии и питья на три месяца в погребах! Скоморохам и дудочникам сарай отведён. И пытошная башня без дела не стояла. А пороховые тайники под землю так искусно утоплены были, что даже при пожаре не взлетели на воздух – это потом их свои же мужички подорвали по глупости, когда пепелище растаскивали. И подземные ходы были, и схроны, и даже для мельницы воду из реки отвели.

– А вместо зёрен иногда чьи-то грешные руки-ноги меж жерновов попадали!

– Чьи… того? Ноги? Кого?

Прошка равнодушно скривился:

– А тех ослушников, что против государя шли… Руки-ноги молоть – на это покойный Григорий Лукьяныч Скуратов, Малюта, был мастак и умелец… Строго было, не то что теперь! А! – Прошка возбуждённо встряхнулся: – Вон видал – царь какой уж день валялся без головы от зелья этого треклятого, а где это видано, чтобы государи мёртвых котов гоняли или кукарекали? Ну давай, пишем…

Роспись Людей Государевых

Гаврилов Григорей, Гаврилов

Гриша, Гаврилов Дениско,

Гаврилов Тренка, Гаманин

Ондрюша, Гарасимов Кузма,

Гаютин Девятой, Герасимов

Смирной, Гиневлев Богомил

Богданов сын, Гиневлев Гриша

Михайлов сын, Гленской Иван

княж Михайлов сын, Гневашов

Гриша, Гнидин Якуш, Годунов

Борис Фёдоров сын, Годунов

Яков Афонасьев сын, Головин

Григорей, Головин Ондрюша

Меншой, Головин Якуш,

Головленков Василей Григорьев

сын, Головленков Иван Васильев

сын, Головленков Офонасей,

Голубин Дружина, Голчеев

Всполох, Гомзяков Семейка,

Горбунов Безсон, Горбунов

Васюк, Горбунов Ивашко,

Горбунов Тренка, Горемыкин

Митка Некрасов, Городетцкого

Иван Сеитов, Горяинов

Верещага, Горяинов Ивашко,

Горяинов Третьяк, Горячкин

Юрьи, Готовцов Васка Вазаков

сын, Готовцов Васка Ураков

сын, Готовцов Давыд Ураков

сын, Готовцов Митка Фёдоров

сын, Готовцов Фецка Фёдоров

сын, Готовцов Сенка Фёдоров

сын, Готовцов Фетко Фёдоров

сын, Граворонов Васка, Греков

Михайло, Грешной Володка

Клементьев сын, Грибанов

Василей, Грибанов Известной,

Григоръев Ивашко, Григорьев

Володка Иванов сын, Григорьев

Гриша, Григорьев Замятня,

Григорьев Истома, Григорьев

Лешук, Григорьев Матюша,

Григорьев Мещанко, Григорьев

Микифорко, Григорьев Митка,

Григорьев Михайло, Григорьев

Олёша, Григорьев Олёшка,

Григорьев Ондрюша, Григорьев

Онтонко, Григорьев Офонка,

Григорьев Пётр, Григорьев

Сенка, Григорьев Соловко,

Григорьев Тренка, Григорьев

Третьяк, Григорьев Фадейка,

Григорьев Федко, Григорьев

Филка, Григорьев Шарапко,

Гриденков Гаврило, Гриденков

Кузма, Гришин Ерёмка,

Громоздов Первуша, Губарев

Семейка, Губастого Иван,

Губастого Митя, Гунин Девятко