Тайный грех императрицы

Арсеньева Елена

Значит, им мало одной Софии, которую Марья Антоновна родила два года назад. Им нужны еще дети.

А ей, императрице? Разве ей они не нужны?!

Но ведь зачать невозможно без мужчины, без мужа. У Нарышкиной их два – ее собственный и муж императрицы.

Елизавета почувствовала, как кровь совсем отлила от лица. Наверное, теперь она похожа на мраморную статую. Вернее, на ледяную.

Нарышкина взглянула в ее застывшее, непроницаемое лицо и отошла с торжествующей улыбкой. Князь Михаил Илларионович Кутузов, вояка, жмуря свой единственный глаз, смотрел ей вслед.

– Женщин стоит любить, раз среди них есть особа столь привлекательная! – донесся до Елизаветы его пронзительный голос, и она отвернулась.

Кутузов ей не нравился, хоть и был полководцем, очень возможно, великим. Но Елизавета не могла забыть, как еще при жизни императора Павла Кутузов прилюдно снял со своей жены роскошный жемчуг и отдал его французской певице мадам Шевалье, фаворитке государя и его верного слуги, графа Ивана Кутайсова... Впрочем, мадам Шевалье была, как говорится, ко всем добра, даже Александру строила глазки. И Елизавета помнила, как вдруг запылал холодным бенгальским огнем ее супруг...

Его могла зажечь любая, только не она, не жена его!

Ну почему, почему она не может поступить так же, как поступает муж?! Почему она не бросилась искать утешения в чужих объятиях, хотя знала, что многие мужчины смотрят на нее с восторгом? Например, на недавнем выезде в Царское Село какой-то высокий кавалергард уж так пялился, так пялился... Елизавете чудилось, что с той стороны, где он стоял, у нее щека загорела, словно она слишком надолго повернулась к солнцу.

Елизавета запомнила незнакомца, потому что он был очень красив. Это и понятно – в кавалергардский полк брали только исключительных, отборных молодцов! Однако красота его оказалась совсем иной, нежели красота богоподобного Александра, покинувшего жену ради другой женщины. Этот юноша – на вид лет двадцати пяти, не старше самой Елизаветы – был не гордый, не надменный. Он был... добрый. С хищным профилем, с темными, дерзкими губами и еще более дерзким взглядом пламенных черных глаз – а все-таки добрый. И застенчивый. Когда их глаза встретились, он покраснел, будто невинная девица!

Странно он как-то смотрел. А может, не странно, а презрительно? Может, он знал, что императрицу бросил муж, – вот и поглядывал пренебрежительно, понимая, что ее, маленькую, тоненькую, невзрачную, совершенно не за что любить. То ли дело роскошная Нарышкина, при виде которой все теряют дар речи или изрекают пошлости! А Елизавета... брошенная жена! Ничтожество.

Она постаралась больше не думать о красавце-кавалергарде, как вдруг... как вдруг столкнулась с ним лицом к лицу. На сей раз это произошло не во дворце, а в доме княжны Натали Шаховской, подруги и бывшей фрейлины Елизаветы. В ближайшее время Натали должна была стать княгиней Голицыной, и Елизавета решила навестить ее накануне свадьбы.

– Позвольте представить вам моего кузена, – торопливо сказала Натали, украдкой пихая в бок молодого человека, который при виде государыни превратился в соляной столб. – Это Алексей Яковлевич Охотников. А тебя, Алексис, прошу помнить, что это частный визит. Совсем незачем тянуться во фрунт перед дамой!

Голос Натали дрожал от еле сдерживаемого смеха. Она вообще любила посмеяться, а кузен Алексис оказался на редкость удачным объектом для насмешек. Вот уже семь лет он живет в Петербурге и находится под присмотром своей бойкой светской кузины, служит благодаря протекции ее и ее жениха в самом блестящем полку, бывает при дворе, однако не разучился столбенеть от робости при виде хорошеньких женщин. А между тем они при виде его вовсе не столбенели, а начинали страшно суетиться. Ого, как дамы бегали за ним! Натали это отлично знала – сколько раз ее дружбы вдруг начинали искать весьма важные особы. И все ради того, чтобы свести знакомство с Алешкою. Ну что ж, он недурен собой, ничего не скажешь. Хотя Натали видела мужчин и покраше. Все дело в этих его чертовских глазах. А он словно и не знает их силы, так и норовит потупить, отвести в сторону. Впрочем... от императрицы он их как раз не отводит!

Натали почуяла неладное и испугалась, как бы Елизавета, которая последнее время не выносила повышенного внимания к своей особе, не обиделась на Алешку.

– Мадам, не будьте так уж строги к несчастному деревенщине, – сказала она со своей шаловливой усмешкой, против которой, Натали знала, никто не мог устоять. – Я вот уже седьмой годок пытаюсь его обтесать, да никак не удается. Каким он был воронежским помещиком с тремя тысячами душ, таким и остался. Сам бы он, конечно, ни за что не решился променять милую его сердцу глушь на столицу. Пусть спасибо скажет Пьеру – это мой второй кузен, – пояснила она, – своему братцу. Ах, царство ему небесное! – Натали перекрестилась – без малейших, впрочем, признаков горя. – Пьер не выдержал петербургской сырости. Не сомневаюсь, что Алешка тоже очень скоро заплесневел бы в своем Сенате, где он пристроился на должности регистратора, да, к счастью, нам с князем удалось оказать ему протекцию. Умоляю вас, мадам, взгляните на эту нечастную физиономию. Вдруг да увидите его на параде или в карауле – и узнаете своего знакомца!

– Я уже видела господина кавалергарда прежде и отлично его запомнила, – неожиданно сказала Елизавета. – На выезде в Царское Село, две недели... нет, три недели тому назад.

Она тут же прикусила язык, негодуя на свою неосторожность, однако было уже поздно. Глаза у Натали стали большие-большие! А взор Алексея... ого, каким огнем сверкнул он!

И тут же красавец-кавалергард опустил ресницы, словно испугался смутить императрицу этим слишком откровенным взглядом.

Но Алексей опоздал. Потому что Елизавета уже смутилась. И испугалась куда больше, чем он.

* * *

Теперь главное было – удержать себя и не всматриваться слишком пристально в лица кавалергардов, которых она встречала во дворце. Елизавета нарочно опускала глаза, проходя мимо них, принимала самый неприступный вид, однако она, даже зажмурившись, каким-то непостижимым образом видела Алексея. Вернее, ощущала его присутствие. И безошибочно могла угадать, что он смотрит на нее. Потому что, стоило им встретиться, он уже не отводил от нее глаз.

Бог весть сколько это длилось, месяц или больше, но Алексей вдруг исчез. Она украдкой ломала пальцы, искала его взглядом – и не находила. С самой веселой улыбкой, какую только удалось изобразить, Елизавета спросила у Натали, как поживает ее воронежский кузен.

– Он уехал в Воронеж, – ответила подруга, исподтишка разглядывая побледневшее лицо императрицы. – Мальчонка заболел. Горячка.

И мгновенно щеки Елизаветы запылали так, словно это у нее вдруг сделалась горячка. А Натали подумала, какая же она была дура, когда так настойчиво отсылала Алексея в деревню, да еще советовала ему как следует развлечься там с хорошенькими пейзанками. Надо немедленно написать ему, чтобы возвращался! Как можно скорее послать нарочного!

За несколько лет до описываемых событий

Катрин росла особенной, ни на кого не похожей. Все девчонки любопытны, но она была приметлива, как никто, она обожала высматривать и подслушивать. Ее обуревала безумная жажда знать про всех все. Она чувствовала себя полководцем на войне: кто владеет сведениями о противнике, о его сильных и слабых сторонах, тот и победит. Она была лазутчиком у самой себя, она старалась для себя!

Катрин подкупала слуг и горничных, секретничала с лакеями и бросала многозначительные взгляды на молодых грумов, которые сопровождали в поездках Елизавету и ее любимую фрейлину Варвару Головину... Она шпионила не только за Елизаветой, но и за черноглазым красавцем-поляком Адамом Чарторыйским, сыном генерального старосты Подолии Адама-Казимира. Имения Чарторыйских были конфискованы, когда Суворов вошел в Польшу, а сыновья старосты, Адам и Константин, приехали в Петербург не столько в качестве гостей, сколько как заложники. Императрица Екатерина хотела покорить старосту Подолии, обласкав молодых Чарторыйских, которые вскоре получили звание камер-юнкеров. Дальше события разворачивались очень интересно. Адам стал ближайшим другом Александра и страдал от любви к Елизавете.