Тайный Сигнал Барабанщика, или Как я вёл дневник
Шрифт:
— Я исправил?
— Ну да…
— Ничего не понимаю.
— Ты же опустил в почтовый ящик записку. Вот эту. Ты же опустил?
— Я опустил?!
— Ну да-а…
С этими словами Витька полез в карман и достал оттуда смятую бумажку. На ней большими печатными буквами было написано: «Вот условия задач, которые нам задали сегодня на дом. Реши сам!»
Дальше шли уже известные мне рассуждения о бассейне, который наполняется двумя трубами, и о путниках, которые вышли навстречу друг другу из пунктов «А» и «В».
А в самом конце записки стояла подпись: «Сева».
Сева! То есть получается, что это писал я. А я на самом деле этого никогда не писал! В чем же тут дело?
— Я сперва и сам удивился немного, — сказал Нытик. — Почему, думаю, Котелок стал писать печатными буквами? Но потом вспомнил, что ты уже писал мне однажды такими же точно буквами.
— Я?! Когда? Это ты мне писал печатными буквами, а не я тебе.
— Нет, ты мне! Ты-ы! Ты-ы-ы! — как-то очень решительно и обиженно заныл вдруг Витька. — Я ведь ту записку тоже храню!
Он помчался в класс и прибежал оттуда через минуту, победно размахивая белым листком. Мы оба склонились над этим листком и прочитали вслух:
— «Дорогой Витя! Я ничего не моту объяснить тебе подробно, но только знай: я расторгаю наш «священный договор»! Теперь я буду готовить письменные уроки сам. Каждый день сам! И ты делай сам. Это необходимо! Ни о чем меня не спрашивай. Я тебе сейчас ничего не могу объяснить. И вообще не разговаривай со мной целых пятнадцать дней с момента получения этого письма. Если только заговоришь, нам обоим плохо придется. Потом все объясню. И почему пишу печатными буквами, тоже объясню! Твой верный друг Сева».
— Но ведь я получил такую же точно записку! — воскликнул я.
— От кого?
— От тебя! Не притворяйся, пожалуйста. Ты же писал?
— Не ври-и. Я ничего не писал.
— И я ничего не писал.
— Значит, кто-то… — таинственно прошептал Витька.
— …прислал нам одну и ту же записку, но только подписал ее разными именами! — закончил я.
— Покажи свою, — все еще не веря мне, потребовал Витька.
— Я разорвал ее.
— Ах, разорва-ал?..
— Ты мне не веришь?! Клянусь… клянусь… — Я никак не мог придумать, чем бы таким поклясться. — Клянусь… Чтоб мне ни разу в жизни в кино не попасть! До самой смерти!
Витька даже вздрогнул от такой страшной клятвы.
— Я верю тебе…
— Так ты, значит, поэтому от меня и отворачивался?
— И ты тоже из-за этой записки?
— Ну да!
Ох, и здорово нас кто-то одурачил! Заставил нарушить «священный договор», а чтобы мы не могли договориться друг с другом и выяснить, что к чему, заставил нас отворачиваться друг от друга. И печатными буквами записки написал, потому что сообразил, что я знаю Витькин почерк, как свой собственный, и он мой точно так же. Хитро придумано! Это уж действительно какой-то «великий комбинатор» изобретал! Но кто он? Кто он такой? А самое главное, откуда он мог узнать еще вчера обо всей этой истории с задачками? Ведь о ней не знал никто, кроме меня. Никто на всем белом свете! С ума сойти можно!
Мы с Витькой только затылки чесали.
Мимо прошел Толя Буланчиков.
— А-а! Друзья встречаются вновь? — сказал он. — Это очень хорошо: дружба, знаете ли, дороже всего на свете!
Но мы даже не обратили на Буланчикова никакого внимания.
Наконец я пришел в себя и сказал:
— Теперь восстановим наш «договор»! Ладно?
— Не зна-аю… — протянул Вилька. — Мне даже немного, как бы это сказать… понравилось, что ли…
— Что тебе понравилось?
— Ну, самому, как бы это сказать… задачки решать. И отвечать потом как-то приятнее. Я вот сегодня… И Софья Романовна похвалила! «Молодец!» — говорит.
— Ну, ладно! Мы об этом еще подумаем, — перебил я Витьку. Потому что об этом и в самом деле стоило немного подумать.
17 декабря
Сегодня председатель совета отряда Толя Буланчиков поручил мне зайти домой к Володе Каталкину и помочь ему по арифметике. Во-
ладя уже целые две недели не ходит в школу. У него какая-то очень странная болезнь — воспаление среднего уха. Я до сих пор думал, что у всех людей только два уха и оба крайние: одно левое, а другое правое. Но, оказывается, у нас есть еще третье ухо — среднее. Только мы его не видим. Вот оно-то как раз у Володьки и болит…
Сегодня после уроков я отправился к Наталкину. Он живет в старинном одноэтажном домике. А домик стоит в небольшом садике за забором. Я, когда вижу такие дома, всегда думаю: здесь вот, наверно, жил до революции какой-нибудь важный барин, князь или даже, может быть, граф. И по утрам к подъезду подкатывала тройка, а на козлах сидел бородатый кучер и лихо натягивал вожжи. А лакей вскакивал на запятки. И один вот такой граф занимал целый дом, а сам ничегошеньки не делал, только своих дворовых гонял с утра до вечера. А сейчас в доме живут, может быть, внуки этих дворовых и крепостных. А граф удрал за границу и работает где-нибудь в Париже официантом в ресторане. Мне почему-то кажется, что почти все дворяне, которые за границу удрали, стали там официантами…
На доме Володьки Каталкина какие-то старинные крендели, которые, как я узнал, называются вензелями. И две буквы внутри)тих вензелей: «Б» и «К». Это, наверно, инициалы князя или графа, который проживал когда-то в Володькиной комнате.
От забора на дорожку падают ровные полоски: темные и светлые. Шагая по этим полоскам, я добрался до калитки. Но только стал открывать ее, как вдруг отскочил от забора и даже одной ногой в сугроб провалился. Во дворе я увидел огромную серобелую немецкую овчарку. Я ей, наверно, чем-то не понравился, потому что она стала громко лаять и с самым зверским видом рваться мне навстречу.