Тайный Сигнал Барабанщика, или Как я вёл дневник
Шрифт:
— Это хорошо-о, если больной, — протянул Витька. — А если здоровый?!
— Ты не должен так говорить! — воскликнула Наташа, самая сознательная девочка в нашем 6-м классе «Б», — И вообще Сева молодец: ведь это он все придумал!
Я стал быстро-быстро собирать книжки… Но, впрочем, неважно, кто это придумал! Важно, что дела хорошие. Это ведь самое главное! А кто придумал, я, между прочим, и не знаю даже. От кого приходят эти записки? И кто такой «ТС Б»? Кто?!
30 ноября.
Степан Петрович
В общем, мы редко видели Степана Петровича. А он помнил нас только маленькими, когда мы еще не ходили в школу и не гоняли в футбол, мы тогда ездили в каких-то белых колясочках по бульвару и вели самый настоящий паразитический образ жизни: целый день или спали, или ели. Степан Петрович сказал, однако, что мы были очень славные ребята. Узнав про эти его слова, мама вздохнула:
— Ну, тогда, можете не сомневаться, его ждет жестокое разочарование!
И еще мама сказала, что наш подшефный пенсионер станет теперь самым несчастным человеком на свете и что общественность или райсобес должны не медля ни одной минуты спасти его от нашего шефства. Верите ли? Так прямо и сказала: «Спасти!».
— Ничего подобного! — возмущался я. — Мы будем за ним ухаживать: варить ему обед, бегать за всякими там покупками, убирать комнату и читать ему книжки!
Мама заявила, что после того, как мы один раз сварим обед, надо будет вызывать минимум трех уборщиц, чтобы они скребли кастрюли, в которых все пригорит, чистили плиту и мыли пол. В общем, мама почему-то не верила в наши хозяйственные способности… И очень зря! Я сразу блестяще все организовал.
Прежде всего я распределил обязанности: Витька варит обед, бегает за покупками и убирает комнату, а я читаю Степану Петровичу книги и газеты.
Витька, конечно, не согласился. И заныл:
— Ну да-а… Выбрал себе самое легкое!
— Не самое легкое, а самое ответственное. Я взял на себя, так сказать, политическую часть шефской работы. Понял?
Тем более, скоро оказалось, что обед варить вовсе не нужно: это делала соседка Степана Петровича. Значит, за Витькой остались только магазины да еще уборка комнаты. И он выполнял эти обязанности с большим удовольствием! Он даже научился различать сорта мяса: какое для супа, а какое для котлет. На рынке Витька обычно долго торговался с молочницами. И тут, между прочим, очень пригодился его характер: он так долго ныл, что молочницы в конце концов уступали ему,
— Сегодня купил молоко на тридцать копеек дешевле!
— Зачем же это, Витя? — спрашивал своим глуховатым голосом Степан Петрович и протягивал вперед руку: разговаривая с человеком, он почему-то обязательно должен был держать его за плечо или за локоть
Витька подходил поближе и деловито объяснял:
— Да так интересней! А то скучно очень: подошел, заплатил деньги, купил… Никаких событий!
Каждое утро Степан Петрович получал сразу четыре газеты, и я читал ему вслух. Сперва я очень волновался и читал с выражением, будто стихи декламировал.
Но Степан Петрович сказал, чтобы я читал просто и тихо, как разговариваю, а не надрывал себе попусту горло.
И я стал читать по-человечески.
Но дело, конечно, не в этом. А в том, что, читая каждый день по четыре газеты, я стал очень образованным в политическом отношении. Я лучше всех в нашем классе знал теперь о важных событиях, которые происходят у нас в стране и далеко-далеко за ее границами. На переменках я громко наизусть произносил такие мудреные названия заграничных газет, которые и выговорить было трудно.
Я читал Степану Петровичу и книги тоже. Только у нас вышли небольшие, как это пишут в газетах, разногласия. Я больше всего люблю книги про войну, а Степан Петрович таких книг не любит. Ему тяжело вспоминать о войне: ведь он и в финской участвовал и в Отечественной. А в 1945 году под городом Кенигсбергом его сильно контузило, и он с тех пор стал плохо видеть. И два сына его погибли на войне. Их фотографии висят на стене, над кроватью Степана Петровича, в красных, прямо до блеска отполированных рамках. И когда Витька начинал убирать комнату, Степан Петрович всегда просил его не трогать эти рамки, чтобы он случайно не поцарапал их, не попортил, не разбил стекло.
Степан Петрович сам следил за этими фотографиями.
У Степана Петровича большая, лохматая голова. И вся белая, седая. А на лице рябинки попадаются… Иногда, когда я читаю газету или книгу, Степан Петрович вдруг задумывается о чем-то и опускает свою большую голову низконизко. Я тогда могу замолчать, прекратить чтение, а он и не заметит. Я даже уйти могу — он и этого не заметит. И даже «до свидания» мне не скажет. О чем-то он думает, что-то вспоминает…
А иногда он бывает очень веселым и тогда угощает нас всякими вкусными вещами. Даже неудобно получается: Витька накупит чего-нибудь к чаю, а мы сами все это и съедим. И Степан Петрович очень доволен! В такие минуты он нас очень часто сравнивает со своими ребятами, с теми, которые на стене, в красных отполированных рамках:
— А мои вот сладкого не любили. Кислое им, бывало, подавай: капусту или огурцы. И мои тоже часто вслух читали газеты или журналы. Я тогда еще видел вполне прилично. А они все равно читали мне. И еще друг у друга книжку выхватывали. Один говорит: «Моя очередь!», — а другой: «Нет, моя!..» И такие книжки читали мне, которые сами чуть ли не наизусть знали. И все предупреждали: «Вот сейчас будет самое интересное, вот сейчас!..»