Тайный сыск генерала де Витта
Шрифт:
17 января 1822 года губернатор В. Шемиот предоставил генерал-лейтенанту графу Ивану де Витту часть Верхнеднепровского уезда, предназначенного для поселения кирасирских полков. В 1823 году В. Шемиота на посту губернатора сменил Т. Цалабан, а в 1824 году — А. Свечин, в 1832-м — Н. Лонгинов. Со всеми у де Витта сложились нормальные деловые отношения. Хорошие отношения с самого начала установились у де Витта с губернатором Херсонской губернии графом К. Сен-При, губернатором Таврической губернии Н. Петровским, а потом и со сменившим последнего Д. Нарышкиным.
Затем в состав военных поселений поступили и заштатные города Елисаветградского уезда, Вознесенск и Новомиргород, и, наконец, в 1829 году уездные города Елисаветград и Ольвиополь. Передача Елисаветграда из гражданского в военное ведомство произошла при участии херсонского гражданского губернатора Могилевского, командира 3-го резервного кавалерийского корпуса и начальника военных поселений графа де Витта. Тогда же в Елисаветграде
В апреле 1832 года де Витт был назначен инспектором всей поселенной кавалерии, но до назначения нового военного губернатора в Варшаву не мог выехать к месту своего нового назначения. Теперь поселенная кавалерия, общее командование которой было вверено графу Витту, составляла уже три резервных корпуса с прикомандированными к ним резервными дивизиями и артиллерийскими ротами и военно-рабочими батальонами. Центром Южных поселений был Елизаветград, но де Витт не любил жить в этом степном городе. К тому же он не особо любил докучать придирками своим подчиненным, предоставляя им максимум самостоятельности в деле боевой подготовки и хозяйственной деятельности, контролируя лишь уровень выучки войск на смотрах и проводя периодические ревизии во избежание воровства. Большую часть времени граф проводил в имениях знакомых польских магнатов в Киевской и Подольской губерниях. Два или три раза в год он объезжал корпусные штабы, в которых к его приезду собирались окружные начальники для совместного обсуждения средств к улучшению наружного вида и благосостояния военных поселений, особенно сёл, лежащих на почтовой дороге. Все сёла были распланированы, а все избы перестроены по одному образцу. В мае 1836 года де Витт объявил, что едет в Петербург просить государя осчастливить поселения своим посещением. По возвращении из Петербурга он вызвал всех начальников военных поселений и объявил им, что государь назначил смотр в августе будущего года для всей армейской кавалерии с её артиллерией, обозами и понтонными парками. Местом для смотра был выбран Вознесенск, где находился штаб сводного кавалерийского корпуса. Время смотра войск определялось тем, что к этому времени был собран с полей хлеб.
После фактической отставки А.А. Аракчеева в конце апреля 1826 года началась ликвидация автономий военных поселений. Поэтому уже в начале сентября 1826 года генерал И.И. Дибич приказал П. А. Клейнмихелю переподчинить Главному штабу поселенный 3-й резервный кавалерийский корпус и Бугскую уланскую дивизию, расположенные в Херсонской губернии с последующей передачей в состав армии. Однако затем из-за финансовых трудностей от этого все же отказались.
В Южных военных поселениях ещё в 1832 году прошла очередная реформа. При этом поселенная конница была сведена уже в два резервных корпуса, общее командование которыми было, опять же, доверено де Витту. По существу, граф становился уже фактическим командующим целой конной армии, самым мощным кавалерийским объединением России. Был проведен ряд реформ по внутреннему управлению поселениями. Прежде всего, само управление поселенной частью кавалерии было отделено от управления действующими и резервными эскадронами, которые были подчинены полковым и бригадным командирам, тогда как поселенные эскадроны подчинялись непосредственно начальнику дивизии. В 1836 году военные поселения кавалерии были изъяты из ведения начальников дивизий. Эскадроны были переименованы в волости, комитеты полкового управления — в окружные комитеты; дети поселян были освобождены от зачисления в кантонисты и должны были подлежать общей рекрутской повинности; оброком военные поселяне южных поселений обложены не были. Позднее военные поселяне были обязаны отбывать рекрутскую повинность на общих основаниях, 3 дня в неделю работать на общественных полях и доставлять продовольствие расквартированным в округах войскам.
Ну а как жила всё это время мать нашего героя, блистательная Софья де Витт-Потоцкая? Злые языки утверждали, что Софья умудрилась иметь любовную связь даже с одним из своих пасынков. Вообще любвеобильную красавицу женское общество всегда и везде дружно ненавидело, а потому в Варшаве ходили упорные слухи даже об её плотской связи с самим дьяволом. Но что не сделает женская зависть!
Из труда польского историка: «Хотя разница в возрасте между мачехой и пасынком была 13 лет, между ними возникли самые интимные отношения. Станислав духовно был сломан: презрение общества — ему не простили предательства. В тяжелую минуту переживаний Потоцкий решил найти сочувствие у жены, но застал её в объятиях сына. Софию он безумно любил, переживал очень тяжело её измену. Умирая, не пожелал проститься с женой. Он не знал, кем был для будущего ребенка: отцом или дедом! Умер Станислав в Тульчине в возрасте 63 лет. Похороны его были торжественными. Гроб с телом был поставлен в костеле и оставлен на всю ночь. Неизвестные сняли с покойника мундир, забрали все ордена и драгоценности, а совершенно обнаженное тело поставили и облокотили об стенку, рядом был приколот клочок бумаги с надписью “за измену отчизне”. Поляки не простили Потоцкому его предательства. Дом Потоцкого погрузился в траур, съехались многочисленные члены большого семейства. Но недолго они оплакивали покойного. Между ними начались споры за раздел наследства. Софье пришлось вести длительную и сложную борьбу за богатство. К счастью, к этому времени она не потеряла своей красоты и умения ею пользоваться. Граф Потоцкий платил за свою любовь неистово и страстно. Он был готов платить и дальше. Но от него потребовалось нечто большее, чем золотые червонцы. Да и чем можно было заплатить за такую любовь, кроме собственной жизни. Граф заплатил и эту цену, последнюю. Эта “сделка” чуть не стоила Софье всего, чего она достигла. И случилось это, или могло случиться… только потому, что ясновельможная пани полюбила. Впервые в жизни она играла не в открытую, не по правилам… Она забыла обо всем, она ни о чём не думала! Она изменяла своему пану в его доме, с его сыном.
Софье было 35, Юрию Потоцкому — 22. Она ставила на карту всё. Он привык рисковать, он был игрок — в кутежах, скандалах, картах и в любви, за это и был выдворен по указу нового царя Павла. В Уманском дворце, под крылом заботливого и снисходительного отца, Юрий поставил на кон отцовскую любовь. Победила, как всегда, Софья.
Станислав-Феликс Потоцкий-Щенсный избрал другой путь. Он уединился, предался мистицизму, подпал под влияние польских “иллюминатов” и в марте 1805 года скончался. С этого момента началась сумасшедшая жизнь в Тульчине. Мачеха в объятиях пасынка была царицей в толпе шулеров и сорвиголов, стекавшихся сюда чуть ли не из целой Европы».
Думаю, здесь тоже больше слухов, чем правды.
И снова дадим слово историку: «28 марта 1805 года Софья Потоцкая стала вдовой. Что творилось в этой женской душе? О чем ей думалось? Видно, нелегки были эти думы. В Уманском дворце день и ночь стоял угар лихого кутежа. Играли в “фараона”, проигрывались имения, драгоценности, надежды, сила, любовь. Страшнее всего, что Софья как-то не по-женски мудро и трезво поняла и призналась себе, что любовь Юрия она вскоре “проиграет”. Ей не удержать его, а вместе с ним “фараон” заберёт и её саму, графиню Потоцкую. Проиграв все, что оставил ей возлюбленный и несчастный супруг — имя, червонцы, землю, она снова станет нищей гречаночкой у ворот того самого турецкого гарема. И Софья, эта не по-женски мудрая головка, эта не по-женски сильная воля, приняла решение. Решение небывалое со времен Прекрасной Елены. Она порвала любовь, как расписку. Она поставила любимому условие: отдам долг, спасу от бесчестия, если уедешь… Юрий растратил наследство братьев. Он должен был уехать, и он уехал…»
В Петербурге Софья завела знакомства со многими влиятельными лицами, которые оказали ей всемерную помощь в устройстве её дел, особенно сенатор Н.Н. Новосельцев, с которыми у неё, по воспоминаниям современников, установилась интимная связь. Граф Уваров, Сперанский, Строганов, Чарторыйский, британский посол Гамильтон — вот далеко не полный перечень лиц, которым графиня Потоцкая якобы щедро дарила свои ласки. В «Записках» Александра Михайловича Тургенева сообщается, что, «будучи уже в преклонных летах, графиня Софья Потоцкая была предметом внимания даже Александра Павловича». Впрочем, всё это не больше чем слухи, которые всю жизнь сопровождали прекрасную фанариотку.
В Тульчине в это время полновластным хозяином оставался Юрий. Четыре года отсутствия Софьи там царили карты, пьянство и разврат. За это время он только проиграл более 13 миллионов отцовских рублей золотом. Софья, пытаясь изменить ситуацию, настаивала на поездке пасынка за границу на лечение. Но тот лечиться явно не желал. В своих письмах Юрий писал Софье о любви и просил одно и то же — выслать деньги. Софья выполняла его просьбы, безнадежно прося образумиться. Всё закончилось так, как и должно было закончиться. Не помог даже переезд в Париж. Туберкулез, ревматизм, алкоголизм и, наконец, венерическая болезнь уносят в 1809 году Юрия в могилу. Остались свидетельства, что куски тела разлагались и отпадали у него ещё при жизни, и помочь ему никто, увы, ничем не мог. Софья очень болезненно восприняла эту смерть.
В это время в доме Потоцких произошел неслыханный скандал. Сын Мечеслав похитил у матери все драгоценности и через лакея передал, чтобы Софья убиралась из Тульчина, обзывал её оскорбительными словами. Оскорбленная и униженная Софья с остальными детьми переехала в Умань в свой дворец на Дворцовой площади. Скандал получил самую широкую огласку. Александр I велел арестовать похитителя, и Мечеслав был посажен в Петропавловскую крепость, где, впрочем, ни в чем не знал нужды и по просьбе матери обеспечивался всем необходимым.
С 1810 года Софья Потоцкая вступает в последний период своей жизни и, как сказал один из её многочисленных биографов, «нравственно хорошеет». Она всё более озабочена искуплением грехов, благотворительной деятельностью, воспитанием детей. Бурная жизнь, полная увлечений и приключений, отходит в прошлое. «Баядерка от рождения», она становится под старость добродетельной матроной, старается забыть прежнюю жизнь и сохраняет преданную память только к Потемкину, которого до конца «жалела, как родного брата». Многочисленные крепостные считали её одновременно колдуньей и благодетельницей.