Тайный воин
Шрифт:
Левый берег Светыни был низменным. За невысокой грядой лежали топи, торфяники и заболоченные озёра. Прежде здесь были шумные птичьи угодья. То кликуны присядут на отдых, то утки птенцов выведут. Дальше начинались отлогие холмы, поросшие лесом, но во время Беды лес сгорел, подожжённый упавшим сверху огнём. Теперь до самого окоёма простирался бедовник. Зимой, в крепкий мороз, по снежной пустоши славно бежалось бы на больших лыжах. Сейчас стояла середина лета, самые долгие дни.
– Атя,
Он досадливо притопнул обутой в лапку ногой. Имя сверстника, виденного полтора года назад, ускочило из памяти.
– Ознобишей, – подсказал Сквара.
– Я помнил!
– Приедут, – кивнул Жог. – Захотят же узнать, как там Ивень.
Светел спросил:
– Вдруг Ивень сам с котлярами пожалует? Свидеться?
– А позволят? – пробормотал Сквара. – Им там, люди сказывают, велят родню позабыть…
«Мало ли что велят!» – хотел возразить Светел, но такие слова с набитым ртом не говорят. Он принялся торопливо жевать. Зубы тотчас заломило от холода. Вот что получается, когда жадничаешь и неправильно ешь.
– Ты за восемь лет позабыл бы? – спросил Жог.
Сквара помолчал, негромко ответил:
– Ни за что.
«А Лыкасик? – подумал Светел. – Забудет своих?..»
Отец покачал головой:
– Люди разное бают о том, что с уведёнными становится. Может, и не врут, что они мать родную потом идут убивать.
Светел наконец проглотил рыбу, но хвалиться памятью стало вроде незачем. Он нахмурился, сказал другое:
– Праведные цари не посылали матерей губить.
Жог тоже свёл брови, но по другой причине.
– Ты вот что, – строго напомнил он младшему. – Как придём, смотри, поменьше болтай. И в мыльню с чужими не соблазняйся!
Светел опустил голову, уронил золотые вихры на глаза:
– Не соблазнюсь, атя.
На самом деле за время дороги отец успел повторить наставление семьдесят семь раз. Всё знал младшего бессмысленным дитятком, неспособным усвоить сказанное однажды.
– А ты присмотри, – велел Жог старшему.
– Присмотрю, атя, – пообещал Сквара и взъерошил голову брату.
Сам он выглядел настолько близким подобием отца, насколько вообще это возможно. Только пока не вытянулся в рост и не нажил надо лбом серебряных прядей. Ничего: зато видно, каков станет красавец. Если доживёт, подобно Жогу Пеньку, до тридцати восьми лет.
– Не всех в воинское обучение берут, – сказал он больше затем, чтобы подбодрить младшего брата. – Да что впусте гадать. Вот придём, сами увидим.
Светел долго молчал, потом перестал хмуриться, спросил:
– А как думаешь, тётка Дузья пряничков напекла?..
У всякой матери болит сердце о детях. Даже если сама она уплывает в печальное белое небытие.
Когда случилась Беда, тяжко раненная Мать Земля напрягла последние силы – и населённая твердь растворилась множеством живородных ключей. Эти кипуны и теперь били сквозь погребальные пелены снега, источая вар, согретый сердцем глубин. Ключища, особенно крупные, собирали кругом себя всякую жизнь, звериную и людскую. В первый год после Беды целые деревни переползали ближе к теплу. Люди разбирали вековые избы, бревно за бревном везли на новое место. Теперь жизнь вошла в русло, худо-бедно наладилась.
То, что в Левобережье опять наехали котляры, иные толковали как верный знак возвращения спокойных, мирных времён. Кому был черёд собирать в дальний путь сына, гордились, устраивали веселье. Гнездари созывали в гости родню, ближнюю и не очень. Приглашали друзей. Даже дикомытов с правого берега.
Походники собирались заночевать в небольшом, удачно расположенном зеленце меж холмов. Родники здесь были несильные, жилую весь с банями и зелёными прудами вытянуть не могли. А вот хорошая зимовьюшка в распадке стояла. Как раз до утра переждать странствующему человеку. С печкой и запасом дров, который совестливый гость обязательно возобновит перед тем, как на прощание поклониться порогу.
Уже падали сумерки, иначе над чащей виднелись бы завитки пара. Лес, уцелевший со времени Беды, начинался двумя большими ёлками. Они стояли рядом, трогая одна другую ветвями. Не поймёшь, из одного корня растут или из разных: место, где ствол проницал землю, таилось под пятью аршинами снега.
– Смотри! – сказал Сквара младшему брату. – Как есть мы с тобой!
Жог улыбнулся. Идти до зимовья оставалось не более полутора вёрст.
Светел обернулся к отцу:
– А вдруг дядька Д'eждик вперёд нас прошёл?..
Ответил Сквара, чья очередь была прокладывать путь:
– Может, как раз встретимся, – сказал он, поглядывая на лес.
Свет быстро уходил с неба, но путники вступили в длинный ложок, и Сквара высмотрел под деревьями чужую ступень. Светел вымотался уже до того, что думал только о лежаке под кровом избушки, но при этих словах у него разом прибыло сил. Он живо догнал старшего брата, потом даже выскочил вперёд прямо по целине. Склонился над следами, с торжеством выпрямился:
– Подстёгины лапки! И тёткины, и…
– Ознобишины, – ехидно встрял Сквара.
Светел гневно повторил:
– И Ознобишины!
Однако держать сердце на брата долго не мог. Оба расхохотались.
Может, где-то витали лыжные делатели получше Жога Пенька, но здесь про них не слыхали. Люди снаряжались издалека, чтобы купить у него быстрые лыжи для торных дорог или охотничьи лапки. Сыновья уже помогали Пеньку плести снегоступы, а следы узнавали едва не лучше отца.
Потом Сквара потянул носом воздух, удивился:
– Ступень утренняя, а дымом не пахнет.