Тайный заговор
Шрифт:
Бродка недоверчиво огляделся. Ситуация ему не нравилась, и он отступил на шаг.
— Вы уверены, что за вами никто не следил? — поинтересовался Пальмеззано.
Зюдов пожал плечами.
— Конечно нет. Но в любом случае могу сказать, что мы вели себя с предельной осторожностью.
— Понимаете, мне не хотелось бы, чтобы меня видели именно с вами.
— Понятно, — ответил Зюдов. — Что вы хотите сообщить?
Пальмеззано махнул рукой, приглашая следовать за собой в кусты. Там он вынул из кармана какой-то предмет и протянул его Бродке и Зюдову.
В свете луны Бродка увидел, что это была пурпурная ленточка. Он почувствовал, как кровь застучала у него в висках.
— Это, — начал Пальмеззано, — опознавательный знак кардинальской мафии.
— А как эта вещь попала к вам? — спросил Бродка.
— Когда-то я принадлежал к этой организации. Если хотите, эта ленточка — мой членский билет. Я много лет работал на этих господ. Однако потом произошел… назовем это несчастным случаем на производстве, и я более не мог быть им полезным. Они бросили меня, как ненужную вещь.
— В чем заключалась ваша роль в этой организации? — спросил Зюдов.
Пальмеззано рассмеялся.
— Я страстно люблю рисовать, понимаете? Мне нужна всего лишь бутылка красного вина, кисти и полотно, — и тогда я начинаю чувствовать себя Рафаэлем, ибо рисую точно так же, как великий художник. Половину старых мастеров в ватиканских коллекциях срисовал я. Не подделал, прошу заметить, — срисовал!
С помощью моей работы Смоленски сколотил себе состояние, продавая оригиналы и вешая вместо них мои картины.
— Смоленски?
— Да, государственный секретарь. Хотя он и не является главой организации, однако именно он — заправила.
— А кто глава? — взволнованно спросил Бродка.
— Шперлинг.
— Кардинал курии Шперлинг?
— Он самый.
— А Смоленски? Я думал…
— Между Шперлингом и Смоленски существует старая вражда. Они — заклятые враги и уже не раз предпринимали попытки уничтожить друг друга. Смерть кардинала Шермана во время мессы в Сикстинской капелле, представленная как инфаркт, была на самом деле очередным «несчастным случаем на производстве». Церковное вино было отравлено.
— Кем?
Пальмеззано откашлялся.
— У меня в Ватикане еще остались свои люди. Но это предназначалось не Шерману, а Смоленски. Сейчас Смоленски занимается подготовкой крупной операции под названием «Urbi et orbi». За этим скрывается устранение папы. Насколько я слышал, все устроено настолько великолепно, что вряд ли может пойти наперекосяк.
— Вам известны подробности?
Пальмеззано покачал головой.
— Сообщников крайне мало. Только они знают точное время, а также детали проведения этой акции.
Бродка искоса поглядел на Зюдова. Судя по выражению его лица, он был озадачен не меньше Александра.
— Urbi et orbi, — пробормотал Бродка.
Зюдов кивнул.
— Вы знаете, что это означает. Папе осталось жить пятнадцать часов.
— Пятнадцать часов? — неуверенно переспросил Пальмеззано. — В таком случае вам известно больше моего.
— Может быть, — ответил Бродка. — По меньшей мере в том, что касается даты. Нам попало в руки тайное послание, в котором речь идет об операции «Urbi et orbi». До сих пор нам неясно было только значение этого понятия. Теперь мы знаем, что под ним подразумевается дата совершения преступления.
Пальмеззано в очередной раз огляделся по сторонам, затем тихо произнес:
— Честно говоря, я не могу себе представить, чтобы Шперлинг или Смоленски пошли на это, то есть заказали папу какому-нибудь киллеру. Это вызвало бы слишком большое волнение. Рано или поздно преступников бы схватили. Убить папу, на которого нацелены сотни камер?..
Бродка задумчиво произнес:
— Кто же говорит о том, что папу должны застрелить? Как известно, человеческая подлость выдумала различные виды смерти.
— Во время благословения urbi et orbi. — Зюдов поморщился.
— После того, что мне стало известно о Смоленски, — заявил Бродка, — я ничему не удивлюсь.
— Вы не так уж не правы. Смоленски — воплощение зла. А зло можно победить только злом. Я уже подкладывал под его машину бомбу. Но судьба странным образом щадит этого черта. — В словах Пальмеззано слышалась горечь.
На старой улице, с южной стороны, закрытой для машин, показались две фигуры. Их шаги гулко отдавались на базальтовой мостовой. Пальмеззано забеспокоился и настоял на том, чтобы Бродка и Зюдов спрятались в кустах, окружавших монумент Коммодиуса.
Бродка чувствовал себя не в своей тарелке, причем не столько из-за появления темных фигур, сколько из-за Пальмеззано, который произвел на него странное впечатление.
Когда обе фигуры скрылись в темноте, Пальмеззано сказал:
— Вы ведь не станете на меня сердиться, синьоры, если я сейчас уйду? Для обмена такими тайнами это место кажется мне нет сколько опасным. Кроме того, все самое важное уже сказано. Надеюсь, вы сможете сделать что-то с этой информацией.
Едва договорив, Пальмеззано скрылся в темноте. Бродка и Зюдов вслушивались в теплую лунную ночь. До них не доносилось ни единого звука. Пальмеззано словно сквозь землю провалился.
— Что вы думаете об этом человеке? — спросил Бродка через некоторое время.
Зюдов пожал плечами и промолчал.
— Если то, что он сказал, правда, — продолжил Бродка, — то завтрашний день станет решающим в судьбе папства. Зюдов, мы должны что-то предпринять!
Идя по темной Виа Аппиа обратно к своей машине, они то и дело оглядывались по сторонам.
— Что нам теперь делать? — спросил Зюдов. — Пойти в полицию и сказать, что завтра во время благословения urbi et orbi папу застрелят или он просто-напросто упадет с лоджии? Но в этом случае, Бродка, мы окажемся первыми подозреваемыми.