Тайный заговор
Шрифт:
К несчастью, Коллин и Бродка допились почти до взаимной симпатии. Полную гармонию нарушал только неразрешенный вопрос о том, кто из них двоих имеет право на Жюльетт.
— А меня хоть кто-нибудь спросит? — закричала она, не зная, плакать ей или смеяться.
Коллин и Бродка посмотрели на нее удивленными пьяными глазами. Никто не ответил.
— Уж тебя-то, — укоризненно произнесла Жюльетт, обращаясь к Бродке, — я считала умнее.
Мужчины переглянулись. Затем Бродка многозначительно посмотрел на Коллина и сказал:
— Вот как можно ошибаться.
Спустя какое-то время то ли серьезно, то ли в пьяном угаре Бродка спросил профессора:
— На какую сумму отступных за Жюльетт вы вообще-то рассчитывали?
Услышав вопрос Бродки, Жюльетт сердито вскочила, принесла из соседней комнаты сумочку, набросила на плечи пальто и покинула квартиру, хлопнув дверью.
Коллин и Бродка беспомощно посмотрели ей вслед. Затем переглянулись, и профессор заплетающимся языком произнес:
— Я как-то читал о проститутке, которая обходилась своему сутенеру в сто тысяч. С этой точки зрения Жюльетт, конечно, намного дороже. Она ведь порядочная женщина. Разве она не чудесна?
Бродка сделал хороший глоток.
— У меня к вам предложение, профессор, — сказал он. — Пусть судьба решит, кому будет принадлежать Жюльетт.
— Она принадлежит мне! — прорычал Коллин, уставившись на собутыльника затуманенным взглядом.
— А я утверждаю, что она принадлежит мне, — ответил Бродка. — И поскольку мы не можем прийти к соглашению, пусть наш спор решит жребий. Я предлагаю сыграть на нее в кости.
Одурманенный винными парами, Коллин задумался. Но предложение показалось ему заманчивым, и он согласился.
Что заставило Бродку сделать это дурацкое предложение, он и сам потом не мог объяснить. В игре ему никогда не везло. Наоборот, он принадлежал к тому типу людей, которые могли купить двадцать лотерейных билетов, и все они оказывались пустыми.
Бродка снял с полки стаканчик с игральными костями.
— Называйте условия.
— В таком случае предлагаю бросать по очереди. Кто первым выбросит три шестерки, тот и выиграл.
Коллин взял стаканчик двумя руками и затряс его с такой силой, словно хотел выбросить сразу все очки. Затем с громким стуком поставил стаканчик на стол.
Бродка ухмыльнулся, увидев, что удача не улыбнулась Коллину.
Бродке тоже не особо везло.
Так они бросали и пили примерно с полчаса, пока Коллин наконец не предложил попробовать обойтись одним кубиком, объяснив, что выбросить три шестерки почти невозможно. Он не успел договорить и с грохотом поставил стаканчик на стол. Оба уставились на кости: три шестерки.
— Вы выиграли, — разочарованно пробормотал Бродка. Казалось, он отрезвел в мгновение ока.
Коллин усмехнулся, борясь с самим собой. Он поднялся, покачиваясь из стороны в сторону, как будто проверяя свою устойчивость, и после паузы серьезно сказал:
— Ну что ж, все ясно. Вызовите мне, пожалуйста, такси.
Бродка словно в трансе подошел к телефону. Он даже не заметил, как профессор Коллин вышел из его квартиры. В голове была одна мысль: вот и все.
По дороге в туалет Александр увидел оставшееся в прихожей пальто Коллина. Бродка снял его с крючка, шатающейся походкой вышел на лестницу, но профессора уже не было. Вешая пальто обратно на крючок, он заметил в одном из боковых карманов тяжелый предмет.
Бродка опустил руку в карман и вынул револьвер.
Сердясь на Бродку, поразившего ее своим поведением, — от Коллина она другого и не ожидала — Жюльетт сбежала к Норберту, парню, который жил в мансарде неподалеку от дома Александра и уже долгие годы считался молчаливым поклонником Жюльетт.
Норберту было около тридцати лет. Его короткие темные волосы были зачесаны на лоб. Внешне он ничем особо не выделялся — за исключением одной мелочи, которую почти никто не замечал. Однако же для Норберта она имела большое значение: у него не было мизинца на правой руке.
В обычной жизни этот изъян не так уж важен, но у Норберта была необычная жизнь. Будучи эстетом, он высоко ценил гармонию и вообще все прекрасное. По профессии Норберт был пианистом, поэтому несчастный случай, который произошел с ним несколько лет назад и стоивший ему, помимо нескольких шрамов на шее и на лбу, мизинца, в корне изменил его жизнь.
Его карьера музыканта, выступающего с концертами, конечно же, закончилась. С тех пор Норберт зарабатывал себе на жизнь, играя в барах — в качестве мастера левой руки и безымянного пальца правой руки, который отныне взял на себя функции отсутствовавшего мизинца. Потеря мизинца оставила в душе Норберта неизгладимый след, поскольку со времени несчастного случая — в отличие от прошлого — он теперь больше склонялся к своему полу, чем противоположному. Он вел самую настоящую двойную жизнь и был известен в соответствующих заведениях вокруг Гертнерплац под именем Берта.
Что касается его отношения к Жюльетт, то оно носило платонический характер. Норберт никогда не осмеливался приблизиться к ней с грязными намерениями — не говоря уже о том, чтобы у него возникло желание. Нет, такие мужчины, как он, создают себе достойную почитания женскую икону и остаются верны ей всю жизнь.
Вот таким человеком был Норберт. Изредка заходя в галерею, он смотрел картины, о которых знал только то, что никогда не сможет позволить себе приобрести их. Во время этих визитов он нередко изливал Жюльетт душу, и она брала на себя роль его лучшей подруги.
Норберту было известно о разваливающемся браке Жюльетт и ее страсти к Бродке. Когда речь заходила о том, чтобы выбрать между мужем и любовником, он был на стороне последнего. При этом он никогда не видел Бродку, да и тот знал Норберта только понаслышке и даже не догадывался о глубокой внутренней привязанности Жюльетт к пианисту.
Жюльетт провела у Норберта всю ночь. Она заявила, что мужчин с нее довольно. Да, она ненавидела Коллина, а от общества Бродки решила отдохнуть.
Той ночью в голове Жюльетт созрел план: взять свою судьбу в собственные руки. Она рассказала Норберту, что хотела бы начать со спасения своей галереи от разорения. И в первую очередь ей нужно было выяснить, каким образом на нее вышли мафиози, занимающиеся подделкой произведений искусства.