Тайпи (Шпет)
Шрифт:
Предчувствуя беду, я разбудил Тоби, и мы стали шепотом совещаться по поводу неожиданного ухода туземцев. Вдруг из глубины рощи прямо перед нами показались высокие языки пламени, в одно мгновение осветившие ближайшие деревья и погрузившие в еще больший мрак то, что нас окружало.
Пока мы смотрели на это зрелище, темные фигуры начали двигаться вперед и назад перед пламенем; танцуя и прыгая вокруг костра, они казались какими-то демонами.
Глядя на это явление с некоторым ужасом, я сказал, обращаясь к товарищу:
— Что это может значить, Тоби?
— О, ничего, — ответил он, — разводят огонь, я думаю.
— Огонь! — воскликнул я, и сердце мое начало отчаянно биться. — Какой огонь?
— Да огонь, чтобы изжарить нас. Чего же ради людоеды поднимут такой
— Брось шутки, Тоби! Совсем не время для них!
— Шутки, да! — негодующе вскричал Тоби. — А ты когда-нибудь слышал, чтоб я шутил? Ну, а для чего же, ты думаешь, эти дьяволы кормили нас так все эти три дня, как не для того, о чем ты так боишься говорить? Посмотри-ка на Кори-Кори! Разве он не напихивает тебя своими отвратительными кашами так, как кормят на убой свиней? Будь спокоен, мы будем съедены этой прекрасной ночью. Вот уж и огонь готов, на котором нас пожарят…
— Вот! Я говорил тебе! Они уже идут за нами! — воскликнул он через минуту, когда фигуры четырех островитян, четкими силуэтами выделяясь на освещенном фоне, поднялись на ступени и стали приближаться к нам.
Они вошли бесшумно, даже крадучись, и скользнули в окружавшем нас мраке, как бы собираясь прыгнуть на кого-то и опасаясь в то же время встревожить его раньше времени. О, как ужасны были мысли, проносившиеся в ту минуту у меня в голове! Холодный пот выступил на лбу, и, онемев от ужаса, я ждал, что с нами будет.
Внезапно тишина была нарушена хорошо знакомым мне голосом Мехеви. Его ласковый тон сразу рассеял мой страх.
— Томмо, Тоби, кай-кай (кушать)! — обратился он к нам.
— Кай-кай! Так, да? — сказал Тоби угрюмо. — Хорошо, зажарь нас сначала, хочешь? Но что это? — прибавил он, когда появился еще один дикарь, несший большое деревянное блюдо с каким-то дымящимся мясом, как казалось по запаху; дикарь поставил блюдо у ног Мехеви.
— А, зажаренный младенец! Но я не хочу этого, что бы это ни было! Я был бы порядочным дураком, если бы дал себя разбудить среди ночи, накормить и напоить, для того, чтобы стать лакомым кусочком для шайки кровожадных людоедов! Нет, я хорошо вижу, что это за птицы, и я лучше уморю себя голодом, стану кучкой костей и хрящей, и тогда — если они подадут меня на стол — добро пожаловать! Не ешь ни кусочка из того, что они тебе тут дают! Откуда мы знаем, что это?
— Попробую, чтобы узнать, — сказал я, разжевывая кусок, который Кори-Кори как раз положил мне в рот. — Превосходная штука! Очень похожа на телятину.
— Это жареный младенец, клянусь душою капитана Кука! — вскричал Тоби в необыкновенном возбуждении. — Телятина! Почему же мы не видали ни одного теленка на острове с тех пор, как пристали? Говорю тебе, что ты набиваешь себе рот трупом какого-нибудь гаппара!
Действительно, откуда они могли достать это мясо? Я решил во что бы то ни стало допытаться: повернувшись к Мехеви, я скоро дал ему понять, что хочу, чтобы принесли свет. Когда принесли светильник, я внимательно вгляделся в миску, но не увидел ничего, кроме кусков самого обыкновенного поросенка.
— Пуарки, — воскликнул Кори-Кори, весело глядя на блюдо.
С того самого дня я навсегда запомнил, что так называется на языке тайпи свинья.
ГЛАВА VI
Среди всех этих новых впечатлений неделя прошла совсем незаметно. Туземцы по непонятным причинам с каждым днем увеличивали свое внимание к нам. Их обращение с нами было безупречно. Конечно, думал я, они не поступали бы так, если бы хотели нам зла. Но почему такая подчеркнутая заботливость? Что могут они ждать от нас в ответ? Кроме того, несмотря на доброе отношение, которое мы встретили, я слишком хорошо знал изменчивость настроения туземцев, чтобы не мечтать о бегстве из этой долины и не чувствовать над собою угрозы смерти, которая чудилась мне под этой приветливой внешностью. Но мечта тронуться с места была неосуществима — я все еще продолжал хромать. Положение моей ноги серьезно удручало меня, так как, несмотря на все местные лекарства, оно все ухудшалось и ухудшалось. Меня это беспокоило
Однажды утром, когда я лежал на циновке, погруженный в грустные мечты, Тоби, который за час до этого ушел, вдруг поспешно вернулся и с большой радостью сказал мне, чтобы я развеселился и успокоился: он предполагал, судя по поведению туземцев, что к берегу приближаются лодки.
Эта новость подействовала на меня магически. Наступил час нашего спасения! Вскочив с циновки, я сам скоро убедился, что происходит что-то необычное. Доносились крики — «боти! боти!» (лодки, лодки), сначала слабые и далекие, затем все ближе и громче, пока они не были подхвачены кем-то, взобравшимся на кокосовую пальму уже совсем близко от меня. Он повторил их в свою очередь; его весть подхватили в соседней роще, и крики начали постепенно замирать вдали: таким путем новость, пришедшая с берега, проникла в самые отдаленные места долины. Это был голосовой телеграф местных жителей; при его помощи известие в несколько минут проходило от моря до отдаленнейших жилищ — расстояние по меньшей мере в восемь или девять миль. В данный момент телеграф действовал вовсю: одни известия следовали за другими с непостижимой быстротою.
При каждом свежем известии островитяне выражали живейший интерес и удваивали энергию, с которой они начали собирать плоды для продажи ожидаемым посетителям. Одни сдирали шелуху с кокосовых орехов, другие, взобравшись на хлебные деревья, сбрасывали плоды вниз своим товарищам, собиравшим их в кучи. Некоторые быстро двигали пальцами, плетя из листьев корзинки для складывания плодов.
В это время происходили и другие приготовления. Там стоял высокий воин, чистя свое копье куском старой таппы или прилаживая листья пояса вокруг талии; а тут молодая девушка украшала себя цветами. И как бывает во всех частях света во время спешки и смятения, многие просто непрерывно суетились и совались повсюду, ничего не делая и мешая другим.
Мы никогда раньше не видели островитян в таком хлопотливом и возбужденном состоянии, и это, несомненно, доказывало, что события, подобные сегодняшнему, происходили редко. Когда я подумал о том, сколько еще пройдет времени, прежде чем опять появится случай бежать, мне стало бесконечно жаль, что у меня нет сил воспользоваться этой первой возможностью.
Из того что мы могли понять, было ясно, туземцы очень боятся опоздать к прибытию лодок и не сделать нужных приготовлений. Слабый и хромой, я все же отправился бы с Тоби тотчас, если бы Кори-Кори не только не отказался взять меня, но и не выказал бы решительного сопротивления нашему намерению оставить дом. Остальные островитяне были также против наших планов и казались опечаленными и удивленными принятым мною решением. Я ясно видел, что хотя мой слуга старался скрыть, что удерживает меня от попыток двинуться, он тем не менее решил препятствовать осуществлению моего желания. Мне показалось, что в этом случае (как часто это бывало впоследствии!) он исполнял приказания какого-то другого лица.
Тоби, который решил сопровождать островитян, как только они будут готовы отправиться, и который поэтому не проявлял такого волнения, как я, теперь заявил мне, что мои надежды достигнуть берега вовремя и воспользоваться той возможностью, которая там может предоставиться, — неосуществимы.
— Разве ты не видишь, — говорил он, — туземцы и те боятся опоздать. Разве ты поспеешь за нами? Я бы сам побежал вперед, если бы не опасался, что слишком большая стремительность вызовет их подозрения и разрушит все надежды на освобождение. Если ты попытаешься казаться спокойным и равнодушным, ты успокоишь их подозрения, и я не сомневаюсь, что тогда они позволят мне идти с ними на берег, предполагая, что я иду только из любопытства. Если мне удастся пробраться к лодкам, я дам знать о положении, в котором тебя оставил, и тогда могут быть приняты нужные меры для нашего побега.