Тайпи (Шпет)
Шрифт:
Пока мы медленно двигались вперед, бесчисленные каноэ начали отваливать от берега, и мы скоро оказались в середине целой флотилии, причем дикие владельцы лодок, стараясь подойти к нашему борту, отчаянно толкали друг друга. Таких странных выкриков и страстных жестов я до этого никогда не слыхал и не видал. Можно было подумать, что островитяне готовы схватить друг друга за горло, тогда как они всего лишь дружественно расцепляли свои лодки.
Тут и там виднелись разбросанные между каноэ бесчисленные кокосовые орехи, плывущие тесно один к другому и раскачивающиеся вверх и вниз на каждой волне. Каким-то необъяснимым способом эти орехи все время приближались к нашему судну. Когда я с любопытством облокотился на борт и стал напряженно вглядываться, желая разгадать их таинственное движение, одна группа, ушедшая далеко вперед от остальных, привлекла мое внимание. В центре было нечто, что я принял за кокосовый орех, хотя еще ни разу не встречал ореха столь необычайного вида. Он вертелся и танцевал среди других самым странным
Я был несколько удивлен, заметив, что среди туземцев, окружавших нас, не было ни одной женщины. В то время я еще не знал, что в силу законов «табу» по всему острову употребление каноэ строжайше запрещено женщинам: смерть грозит им даже за вхождение в каноэ, вытащенное на берег. Когда мы приблизились примерно на полторы мили к берегу, некоторые из островитян, ухитрившиеся вскарабкаться на борт к нам, обратили наше внимание на странное движение в воде впереди судна. Мне показалось, что это стая рыб, резвящихся на поверхности, но наши новые друзья уверили, что это молодые девушки, которые вплавь приближались к судну, чтобы приветствовать нас. Когда они подплыли ближе и я увидел их ныряющие тела и поднятые правые руки с поясами из таппы, [2] длинные темные волосы, распущенные по воде, мне показалось, что я вижу перед собой настоящих русалок.
2
Таппа — туземная ткань. О приготовлении ее см. гл. VIII.
«Долли» была преспокойно взята в плен, и нам ничего не оставалось делать, как сдаться на время, пока корабль оставался в бухте. Вечером, после того как мы стали на якорь, палуба была иллюминована фонариками, и живописная толпа, разукрашенная цветами и одетая в платья из пестрой таппы, затеяла бал. Местные женщины страстно любят танцы и своей дикой грацией и всем стилем плясок превосходят все, что я когда-либо видел.
ГЛАВА II
Мы пришли к Маркизским островам летом 1842 года. Французы вступили во владение ими за несколько недель до этого. Они посетили крупнейшие острова группы и высадили в различных местах около пятисот человек солдат. Эти последние были заняты постройкой укреплений против нападений туземцев, от которых ежеминутно можно было ожидать враждебных выступлений. Островитяне смотрели на этих людей, так дерзко завладевших их берегами, со смешанным чувством страха и ненависти. Они от всего сердца ненавидели их; но порывы протеста погашались в них страхом перед плавучими батареями, которые гордо выставили свои жерла не против крепостей и редутов, а против десятка бамбуковых сарайчиков, приютившихся в кокосовой роще. Адмирал де Пети-Туар, несомненно, доблестный и благоразумный воин! Четыре вооруженных фрегата и три корвета, чтобы запугать до порабощения горстку нагих людей! Шестьдесят восьмифунтовых пушек, [3] чтобы разрушить хижины из ветвей кокосовой пальмы, и конгрейвовы ракеты, [4] чтобы поджечь несколько навесов для каноэ!
3
Старинные пушки различались калибром своих снарядов, которые исчислялись на вес. Пушка девятифунтовая — значит пушка, стреляющая ядрами весом по девяти фунтов; она считалась небольшой пушкой.
4
Ракеты, употребляемые в военном деле; изобретены В. Конгрейвом, английским инженером (1772–1828).
В Нукухиве высадилось около сотни солдат. Они расположились лагерем в палатках, построенных из старых парусов и запасных стенег эскадры, в середине редута, защищенного несколькими девятифунтовыми пушками и окруженного рвом. Через день эти войска в боевом порядке двинулись по направлению к одной из соседних возвышенностей и там, окруженные толпами туземцев, в продолжение четырех часов проходили всевозможные военные упражнения. Островитяне с диким восторгом глядели на смотр и с дикой ненавистью на его участников. Старая гвардия на летнем параде на Елисейских полях не могла бы иметь более безукоризненного вида. Полковые офицеры, блестя золотыми галунами и расшитыми мундирами, словно рассчитанными на то, чтобы поразить островитян, казались только что распакованными из парижских футляров.
Ко времени нашего прибытия на острова сенсация, произведенная присутствием иностранцев, еще не улеглась. Туземцы толпами ходили вокруг лагеря и с живейшим любопытством следили за всем, что там происходило. Кузница, устроенная под защитой рощи на взморье, привлекла
Но ничто не вызвало такого восхищения, как лошадь, привезенная из Вальпараисо на «Ахилле», одном из судов эскадры. Красивое животное было взято на берег и помещено в хижине внутри ограды укреплений. Случайно как-то коня, покрытого нарядной попоной, вывели оттуда, и один из офицеров проскакал на нем во весь опор по твердому песку побережья. Это событие было, конечно, встречено громкими приветственными криками, и «большая собака» была единодушно признана островитянами за самый необыкновенный зоологический вид, который когда-либо им попадался.
Наше судно и трех дней не простояло в гавани Нукухивы, как я решил покинуть его. Насколько многочисленны и вески были доводы, приведшие меня к этому решению, свидетельствует тот факт, что я предпочел рискнуть своей жизнью, оставшись среди местных жителей, лишь бы избежать плавания на борту «Долли». Выражаясь кратко, по-матросски, я решил «смыться».
Когда я поступил на «Долли», я, разумеется, подписал договор, тем самым как бы нанимаясь и принимая на себя определенные обязательства на время плавания. Но при всех сделках, если одна сторона не выполняет того, что должна по условию, разве тем самым не освобождается и другая сторона от своих обязательств? Кто скажет, что это не так?
После того как я решил вопрос принципиально, позвольте же мне приложить это решение и к частному случаю, о котором идет речь. Множество раз не только подразумеваемые, но и оговоренные условия договора нарушались на том судне, где я служил. Обращение было грубое, к больным относились с преступной небрежностью, провизия отпускалась чрезвычайно скупо, плавание бессмысленно затягивалось. Капитан был виновником всех этих злоупотреблений: трудно было предположить, что он исправит что-нибудь или изменит свое поведение. На всякие жалобы и увещания у него был один ответ: острый конец его костыля убедительно и успешно приводил к молчанию недовольных. К кому могли мы обратиться за помощью? Мы оставили и закон, и справедливость по ту сторону мыса Горн, и, к несчастью, наша команда за малым исключением состояла из трусливых негодяев, постоянно ссорившихся между собой и сходившихся лишь в терпении, с которым они переносили безграничную тиранию капитана. Было бы безумием двум или трем из нас пытаться без поддержки остальных противиться произволу, царившему на борту «Долли». Мы бы только навлекли на себя месть этого «владыки корабельных досок» и подвергли бы своих товарищей еще большим жестокостям.
В конце концов со всем этим можно было бы на время примириться, если бы была надежда на скорое освобождение. Но какая горестная перспектива ожидала нас в этой части света! Длительность китоловных плаваний за мысом Горн, часто затягивавшихся до четырех-пяти лет, вошла уже в поговорку.
Таким образом, как только я попал на берег, я решил покинуть «Долли». Конечно, трудно назвать геройством тайное бегство от того, кто причинил зло и обиду, но как же мне этого избегнуть? Другого выхода я не видел. Решившись, я принялся собирать сведения относительно острова и его обитателей, чтобы сообразно с этим составить план бегства.
Нукухивская бухта формой своей напоминает подкову и имеет приблизительно девять миль в окружности. Вы приближаетесь к ней с моря через узкий вход между двумя маленькими островками, подымающимися конусообразно вверх, приблизительно на пятьсот футов.
От самого моря берег поднимается одинаково со всех сторон зелеными отлогими косогорами, незаметно переходящими в величественные горы. Голубые очертания их замыкают кругозор. Прекрасный вид берега еще выигрывает от глубоких и романтических ущелий, которые, очевидно, расходятся по радиусу от общего центра и верхние очертания которых теряются в тени гор. По этим лощинкам бегут светлые ручьи, часто образующие то маленькие водопадики, то большие и шумливые водопады, и, наконец, спокойно текущие дальше до самого моря. Дома туземцев, плетенные из желтого тростника, крытые длинными заостряющимися книзу листьями пальмы, беспорядочно разбросаны по долинам под тенистыми ветками кокосовых деревьев.
Берега острова изрезаны многочисленными заливами, к ним спускаются широкие цветущие долины. Долины эти населены различными племенами, которые, хотя и говорят на родственных наречиях одного общего языка и имеют общую религию и законы, но с незапамятных времен ведут наследственную войну друг с другом. Лежащие между ними горы, обычно в две или три тысячи футов над уровнем моря, определяют территорию каждого из этих враждебных племен, которые никогда и не перебираются за них, кроме как для военного или разбойничьего нападения. Непосредственно к Нукухиве прилегает отделенная от нее цепью гор, видимых из гавани, очаровательная долина Гаппар; жители ее поддерживают самые дружественные отношения с населением Нукухивы. По другую сторону от долины Гаппар лежит великолепная долина страшных тайпи, непримиримых врагов других племен. Это воинственное племя, кажется, вселяет остальным островитянам неописуемый ужас. Самое имя их страшит, ибо слово «тайпи» на маркизском наречии значит — любитель человеческого мяса. Несколько странно, что это название укрепилось исключительно за ними, поскольку туземцы всей группы островов, судя по описаниям миссионеров, неисправимые каннибалы.