Тайпи. Ому (сборник)
Шрифт:
Хорошо было бы иметь паспорт, но о нем на Эймео никогда и не слыхивали. В конце концов доктору пришла в голову мысль: раз уж нашего янки хорошо знали и очень уважали на всем острове, нужно попытаться получить от него какой-нибудь документ, который подтверждал бы не только то, что мы у него работали, но и то, что мы не являемся ни разбойниками, ни похитителями детей, ни сбежавшими матросами. Такое удостоверение, если даже оно будет написано по-английски, пригодится на все случаи жизни: неграмотные туземцы, испытывавшие благоговейный трепет перед всяким документом, не осмелятся причинить нам неприятности,
Когда мы рассказали это Зику, он, видимо, был очень польщен мнением, какое у нас сложилось о его репутации на Эймео, и согласился помочь. Доктор сразу же предложил составить черновик документа, но тот отказался, заявив, что напишет сам. Вооружившись петушиным пером, листом плотной бумаги и мужеством, янки принялся за работу. Он явно не привык к сочинительству, ибо его творение рождалось в таких жестоких муках, что доктор стал подумывать о необходимости хирургического вмешательства.
Наконец драгоценный документ был готов. И каким диковинным он оказался! Нас очень позабавили объяснения янки, почему он не поставил даты.
– В этом клятом климате, – заметил он, – человек никак не уследит за ходом времени; нет чтобы лето чередовалось с зимой. Всегда кажется, что июль, – такая невыносимая жара.
Мы стали думать, как нам добраться до Талу.
Остров Эймео почти повсюду окружен настоящим волноломом из коралловых рифов, отстоящим не больше чем на милю от берега. Тихий внутренний канал служит путем сообщения между поселками, которые, за исключением Тамаи, все расположены у самого моря. Жители Эймео так ленивы, что, не задумываясь, проплывут вокруг острова двадцать или тридцать миль в пироге, чтобы достичь места, до которого по суше в четыре раза ближе.
Мысль совершить путешествие морем пришлась нам по вкусу, и мы немедленно стали искать, нельзя ли нанять у кого-нибудь пирогу. Но из этого ничего не вышло. Не говоря уже о том, что нам нечем было платить, мы вообще не могли надеяться раздобыть на время лодку, к тому же ее доброму хозяину пришлось бы идти вдоль берега за нами, иначе он не смог бы получить обратно свою собственность, когда она нам больше не понадобится.
В конце концов мы решили начать путешествие пешком в надежде, что позже попадется пирога, которая нас захватит и подвезет.
На проторенную дорогу рассчитывать не приходилось; мы должны были лишь идти вдоль берега и ни в коем случае не удаляться от него. Смый длинный кружной путь был ближайшим путем до Талу.
Вдоль берега на некотором расстоянии друг от друга стояли деревушки, а кое-где еще и одинокие рыбачьи хижины. Повсюду мы сможем получить сколько угодно еды, так что не было необходимости брать провизию про запас.
Намереваясь на следующее утро выйти до восхода солнца, чтобы использовать самое прохладное время дня, мы с вечера попрощались с хозяевами, а затем направились к берегу, спустили на воду нашу плавучую спальню и беззаботно проспали до зари.
Был четвертый день первого месяца «хиджры», или «бегства из Тамаи» (теперь мы так исчисляли время). Встав на рассвете, мы покинули долину еще до того, как рыбаки зашевелились.
Заря только занималась.
Донесся легкий ветерок напоенный ароматами рощ и морской прохладой. Ласковый влажный берег чуть поддавался под ногами.
Доктор был в прекрасном расположении духа. Сняв свою руру, он вошел, вздымая брызги, в воду, проплыл несколько ярдов, вылез на берег и принялся выкидывать всяческие прыжки, не забывая, однако, двигаться в нужном нам направлении.
Полные бодрости, мы продолжали путь, чувствуя себя как никогда легко и беззаботно…
Через некоторое время густые заросли подступили почти к самому морю. К тому же вместо гладкого песка появились острые обломки кораллов, и идти по ним было очень неприятно.
– О боже! Моя нога! – заорал доктор, судорожно дернув ею.
Сквозь дыру в ботинке в пятку вонзился острый осколок.
Мои сандалии были еще в худшем состоянии, так как на их подошвах отпечатывалось, подобно окаменелостям, все, на что я ступал.
Пройдя крутой изгиб берега, мы вышли на прекрасную открытую местность; на вершине холма, спускавшегося к воде, стояла рыбацкая хижина: низкое грубое строение, поставленное совсем недавно. С трех сторон хижина не имела стен, и, подойдя ближе, мы смогли ясно рассмотреть все, что находилось внутри. Никто не шевелился, и в хижине ничего не было, кроме неуклюжего старого сундука туземной работы, нескольких тыквенных сосудов, связок таппы, висевших на столбе, и какой-то непонятной кучи в темном углу. Доктор обнаружил, что то были любящие старые супруги, сжимавшие друг друга в объятиях, завернувшись в плащ из таппы.
– Э-эй! – окликнул он, тормоша бородача.
Но тот не обращал на него внимания. Женщина забеспокоилась и стала кричать, но никто не пытался заткнуть ей рот. Она вскоре успокоилась, тупо уставившись на нас, задала несколько невразумительных вопросов, а затем принялась тормошить своего все еще крепко спавшего супруга.
Разбудить его так и не удалось. Не помогли ни пинки, ни щипки, ни другие ласки его дорогой жены; он лежал, как бревно, лицом кверху и храпел, как кавалерийский трубач.
– Вот что, женщина, – сказал доктор, – дай-ка я попытаюсь.
Схватив мужчину за нос, он рывком поднял его, усадил и держал в таком положении, пока тот не открыл глаза. Мужчина ошалело оглянулся по сторонам, а затем, вскочив на ноги, забился в угол, откуда рассматривал нас с самым серьезным и почтительным видом.
– Позвольте представить вам моего уважаемого друга и товарища Поля, – сказал доктор, вертясь вокруг меня с невероятными ужимками.
Тот начал приходить в себя и немало удивил, произнеся несколько слов по-английски. Насколько можно было понять, он выражал в них, что уже давно слыхал о двоих «кархоури», что рад нас видеть и что нам будет приготовлено угощение.