Тчаи: Сага странствий (переработанный перевод)
Шрифт:
Девушка сидела так часами и молчала; ее прекрасные волосы развевались по ветру. Рейш никак не мог понять, что с ней происходит. В Пере она мечтала о возвращении в Кет, и говорила лишь о красоте и роскоши дворца Голубого Нефрита, о том, как будет благодарен ее отец тому, кто доставит дочь домой. Она описывала чудесные балы, невиданные празднества, прогулки на лодках или маскарады — смотря, как обернется «цикл». («Цикл? Объясни!» — как-то попросил ее Рейш, но Илин-Илан, Цветок Кета, лишь возбужденно рассмеялась в ответ: «Просто то, что есть сейчас, и каким оно станет позже! Каждый видит,
Теперь, когда девушка уже находилась на пути в Кет, ее настроение внезапно изменилось. Она сделалась задумчивой, отчужденной, словно отдалилась от окружающего мира, и не отвечала на расспросы. Рейш пожимал плечами и отворачивался. Их близости пришел конец. «Что ж, так лучше для нас обоих», — говорил он себе. Однако его не переставал мучить вопрос — почему? Адам стремился добраться до Кета по двум причинам: во-первых, чтобы сдержать данное девушке обещание, а во-вторых, он надеялся построить там космический корабль, пусть самый маленький и несовершенный. И если владелец дворца Голубого Нефрита решит помочь ему, тем лучше. По правде говоря, поддержка ему сейчас просто необходима.
Путь в Кет лежал через Мертвую степь, на юг вдоль горной цепи Оджаналай, потом на северо-восток, через степь Лок-Лу, Зааркен, или Дикую пустыню, над морем Аченкин к городу под названием Нерв, потом снова на юг вдоль берега Чарчана. Если их корабль сломается, не долетев до Нерва, это станет настоящей катастрофой. Словно подтверждая мрачные мысли Рейша, воздушный плот слабо дернулся, но выровнялся и полетел дальше.
Прошел день. Внизу простиралась Мертвая степь, безжизненная и серая под слабым светом Карины-4269. Перед заходом солнца они пересекли широкую и величественную реку Ятл и всю ночь летели, освещенные лучами розовой луны Аз и голубого Браза. Утром на севере показались низкие холмы, которые, постепенно становясь выше, переходили в горную цепь Оджаналай.
В десять часов утра путешественники приземлились у небольшого озера, чтобы пополнить запас воды.
— Где-то неподалеку зеленые часчи, — обеспокоенно сказал Траз, указав на лес примерно к югу от озера. — Наверное, прячутся там и наблюдают за нами.
Едва они успели набрать воды, как из-за деревьев появился отряд зеленых — примерно сорок воинов верхом на огромных конях-прыгунках. Илин-Илан медленно, словно намеренно испытывая судьбу, подошла к плоту. Рейш рывком забросил ее на борт, Анахо подхватил девушку, возможно с излишней поспешностью. Двигатель заворчал и зашипел; корабль дергался и никак не мог оторваться от земли.
Адам бросился на корму, поднял бронзовую крышку и изо всех сил ударил по деревянному ящику. Корпус перестал дергаться, они наконец взлетели и зависли всего в нескольких ярдах над головами бешено скачущих воинов, сжимавших десятифутовые сабли. Прыгунки заскользили по влажной почве и остановились, воины подняли и нацелили катапульты, в воздухе засвистели длинные железные стрелы. Но к этому времени друзья поднялись уже на пятьсот футов, и лишь две стрелы упали на палубу, не причинив никакого вреда.
Плот, судорожно вздрагивая, летел на восток. Зеленые внизу не отставали, но корабль, виляя, дергаясь из стороны в сторону, проваливаясь, иногда даже угрожающе кренясь, постепенно оторвался от преследователей.
Наконец толчки стали невыносимыми. Рейш вновь и вновь бил кулаком по коробке двигателя, но безрезультатно.
— Надо что-то сделать, — сказал он Анахо.
— Попробуем, но сначала придется найти место для посадки.
— В степи? А если нас нагонят зеленые?
— Мы больше не можем держаться в воздухе.
Траз указал на север, где цепь холмов переходила в ряд стоящих поодиночке каменных глыб с плоским верхом.
— Лучше всего подойдет один из этих утесов.
Анахо круто повернул корабль на север, что вызвало ужасную тряску. Потом они стали крутиться, как подвешенная на нитке игрушка.
— Держись! — крикнул Рейш.
— Боюсь, с первой скалой ничего не выйдет, — пробормотал Анахо.
— Постарайся сесть на следующую! — изо всех сил завопил Траз, стараясь перекричать вой двигателя. Рейш заметил, что второй утес с почти отвесными склонами гораздо больше подходит для вынужденного привала — если их посудина не рухнет, прежде чем достигнет его.
Анахо убавил скорость; корабль медленно поплыл вперед, одолел расстояние до скалы и, словно обессилевшая птица, тяжело плюхнулся на плоскую вершину. Неожиданная остановка ошеломила их, как внезапная тишина после бесконечной какофонии.
Рейш и его спутники сошли на землю и постарались расслабиться. Адам огляделся, и у него екнуло сердце. Трудно вообразить более неуютное место, чем вершина утеса, вознесшегося на четыреста футов над самым центром Мертвой степи. Надежда добраться без всяких помех до Кета скорее всего не сбудется.
Траз подошел к краю скалы и взглянул вниз.
— Отсюда даже не слезешь, — пробормотал он.
В рюкзаке Адама лежали взятые с разведывательного бота пистолет, батарейка, сканскоп, нож, различные антисептические средства и тысячефутовый моток крепкой веревки.
— Спуститься-то мы сможем, — возразил он, — но я бы предпочел улететь. — Он повернулся к Анахо, который стоял возле воздушного плота и с мрачным видом изучал его. — Как думаешь, сумеем мы что-нибудь сделать с нашей развалиной?
Субдирдир с недовольным видом потер руки.
— Учти, я не обучался подобным вещам специально.
— Покажи мне, что здесь не в порядке. Может, я сам справлюсь.
Длинное лицо Анахо вытянулось еще больше. Рейш оставался для него живым опровержением многих затверженных с детства истин. Вслед за своими хозяевами, субдирдиры верили, что возникли вместе с ними из Первичного яйца на планете Сибол — родине «высшей расы». Только они настоящие люди; все остальные — выродки. Анахо с трудом удавалось примирить в себе спокойную уверенность и разнообразные знания Рейша, со своими предрассудками, и его отношение к землянину было странной смесью зависти и неодобрения, невольного восхищения и вынужденной преданности. И сейчас, не желая, чтобы друг превзошел его еще в одной области, он быстро направился на корму летательного аппарата и склонил бледное, словно осыпанное пудрой, лицо над бронзовой крышкой двигателя.