Те, кого любят боги, умирают молодыми
Шрифт:
За столом под берёзой всегда было пасмурно, и скамьи хранили прохладу, и комары с мухами не лезли в чай, облетая нас стороной. Но осы и шершни подлетали время от времени, хотя ничего сладкого у нас никогда не было. Я тогда брал длинный нож и рубил их на лету, как учил меня отец. В сырых темных щелях между досками стола хранилась многолетняя история моей боевой славы – половинки ос забивались туда вместе с сухими листочками, берёзовым цветом и всякими кусочками, штучками и палочками, а по торцу шла надпись: “Здесь был Никита, 917 год”. Никита не помнил, когда и как она появилась.
Пока мы были значительно моложе и апатия с меланхолией ещё не победили детский задор, мы ходили в путешествия. Мы вставали с утра пораньше, а иногда и попозже и собирались в дорогу. Брали какую-то закуску, чего-нибудь выпить или попить и пачку сигарет и выходили в туманную просеку, не зная до конца, куда именно ляжет наш путь. Всякий раз нам удавалось забрести в какое-нибудь удивительное место, куда, казалось, ещё не ступала нога человека. Один раз это было под сенью корявой огромной ивы, растущей посреди бескрайнего поля, и шёл дождь, и сверкали молнии, а мы курили в укрытии её ветвей и волновались. В другой раз мы очутились в чудесном эльфийском лесу, и там, стоя на холме над рекой, долго любовались удивительной красотой лесистых берегов и не виданных прежде птиц, которые порхали по кронам дерев и пели, как в раю. Мы решили наловить там рыбы и закинули удочки, не подумав о том, что такое место наверняка охраняется местным духом. И точно, вскоре пришёл какой-то орк, а может, тролль в резиновых сапогах защитного цвета и сказал, что рыбу здесь ловить нельзя, поломал наши удочки, а нас пошвырял в реку. Потом мы видели, как он подошёл к другим ребятам с удочками, пьющим лесное вино у костра, и тоже угрожал им, но они навешали ему самому и бросили его в реку. Мы тогда решили, что это были эльфы.
А однажды мы заблудились. Неожиданно сгустился такой туман, что и на пару метров вокруг ничего не было видно, и мы шли в неизвестном направлении, стараясь не потерять друг друга. Вдруг прямо перед нами возникли трое – странные угрюмые ребята, один из них с полутораметровым топором в руках. Они остановились и молча смотрели на нас, и я испугался не на шутку. И тогда я сказал:
– Парни, покурить не будет?
Они без слов угостили нас сигаретами и ушли, а топор остался на сырой траве и сиял бриллиантами росы. Я его подобрал, и мы с братом пошли дальше, и с каждым шагом туман становился всё реже и реже, пока не развеялся совсем.
– Наверно, они испугались. Я бы тоже не выдержал, если бы тебя в тумане встретил, – сказал тогда Никита.
Но время походов и романтических приключений прошло, и у нас остался один чай.
Суета и призраки
Наше нынешнее существование меня больше не устраивало. После визита Маши я понял, что жизнь может быть интереснее… Поэтому однажды я предложил сменить привычный чай на пиво, но в том же количестве. Мы сели на велосипеды и поехали в магазин нашего посёлка, где нас хорошо знали и потому встречали с опаской.
Продавщица в магазине была самой обворожительной девушкой из всех, каких я когда-либо видел. Красивые, правильные черты лица, густые пряди золотых волос и горящий синий взгляд выдавали в ней незаконнорождённую принцессу. Но стоило ей открыть рот, как с шёлковых сочных губ срывался такой хриплый мат, что становилось ясно: принцессу вырастили гоблины. Она продала нам сорок банок холодного пива, которые мы приторочили к велосипедам и под жарой покатили домой.
Чтобы не впадать в однообразие, мы решили забраться на баню и там, под сенью яблоневых ветвей, попить от души пива. Баня, когда-то недостроенная моим отцом, стояла вблизи соседского забора, и с её крыши открывался вид на весь участок Игоря. Усевшись наверху, мы осмотрели владения: дом, сарай, туалет, деревья, стол, заросли хрена, глазастые цветы, огромная берёза, у которой в полнолуние можно было увидеть тень нашего покойного деда, и повсюду кресты. Наверно, мы с братом оба испытали ностальгию, и первые десять банок опустели почти в тишине.
Подбираясь к двадцатой банке, я заметил, что на соседнем участке у стола засели Игорь с Машей и тоже пьют пиво, словно не замечая нас. Мы были уже довольно пьяны, и каждый раз спускаться с бани на землю по нужде не хотелось. Поэтому когда пришёл черед Никиты, он просто встал на краю крыши в тени яблони, уверенный в своей невидимости. Вдруг его внимание привлекла большая зелёная птица, похожая на попугая, которая присела рядом на сосне. Я эту птицу не видел, а он заметил и от потрясения упал на забор, проломил его и оказался на куче угля в саду Игоря. Именно с этого всё и началось.
Маша сразу пригласила его к столу, как старого друга, и они оказали ему такие ласки, словно он был раненым героем, а мне просто кивнули – типа спускайся и ты, горемыка, посиди. Я не удивлялся этому, ведь мой брат был миловиден, как девушка, и вёл себя так, что всем хотелось за ним ухаживать, и он принимал за должное такое внимание.
Я притащил оставшиеся двадцать банок. День уже клонился к вечеру, ноги меня не слушались, и перед глазами летали черные бабочки. Мой брат прилично напился и широко смотрел на Машу, покачиваясь на исходивших от неё волнах женственности, Игорь авторитетно говорил о тайнах мироздания, а Маша смотрела на Никиту, вдыхая его пьяный аромат. Каждый из нас находился в прекрасном настроении, и мы радовались друг другу и вообще нашей компании. Кто жил когда-нибудь в таком посёлке, тот поймёт, как бывает пусто и одиноко и как мало надо для радости.
– Помню, – рассказывал Игорь, – когда Никите было три или четыре года, ваш дед принёс его ко мне на плечах и попросил сигарет. Говорит, моему внуку хочется курить.
– Ты, конечно, не дал ему сигарет? – рассмеялась Маша.
– Конечно, дал.
– Да, – сказал Никита, – я тогда накурился, как свинья.
Никита ещё долго сидел так, смотря непонятно куда, изредка повторяя одно слово: “Да…” Такая была у него привычка, как думали, доставшаяся ему в наследство от деда.
Наш дед был священником, но очень замкнутым и молчаливым человеком. Рассказывали, что он зарубил свою жену топором, когда та обнаружила его в постели с прихожанкой. И поныне, спустя столько лет после дедовой смерти, можно было иногда услышать в лунную ночь в шуме берёзы у стола: “Лена, Яна, Ксюша, Лена, Лена, Алина, Наташа…” Так дед замаливал свои грехи.
Когда всё были уже сильно пьяны, эмоции наконец переполнили меня и я взял и запел. Запел громко, так, чтобы весь посёлок понял глубину моего чувства. Может, я пел и плохо, не попадая в ноты, но от всей души и скоро заметил, что глаза Маши полны слез, а Никита глядит на меня с уважением, которого раньше я не встречал.
Вдруг Игорь помрачнел, странно скривил губы и достал бутылку водки. Едва он свернул крышку, как меня замутило от неприятного запаха, и я резко замолк, лишившись голоса.
– Жена постоянно говорит о тебе, – обратился Игорь к моему брату. – Каждый день хотела тебя в гости пригласить.
Я расстроился: Никита же не проронил ни слова, когда Маша приходила к нам, а я так старался! Она, наверно, поняла меня, а может, просто решила оправдаться и сказала:
– Я и Мирослава хотела пригласить, не только Никиту…