Те, кого любят боги, умирают молодыми
Шрифт:
– Привет! – подскочив к ней, уверенно начал я. – Как дела?
– Ты такой энергичный, – с удивлением взглянула она на меня.
На всякий случай я поиграл мышцами на своей впалой груди и бросился дурачиться с её собакой. Несколько раз мы купались и много играли в бадминтон, я валялся в примятой траве и выделывался так, что всем вокруг тошно было. Наташа хохотала до слез и постоянно говорила, что я “дурак”, “придурок”, “идиот”, но очень по-доброму.
Под вечер я выдохся наравне с её псом. Мне казалось, что нужно совершить какой-нибудь яркий поступок, и я решил нырнуть рыбкой с плотины. Ни слова не говоря Наташе, я направился к железному каркасу, залез на самый верх и оттуда уже помахал ей. Она зажала рот одной рукой, а другой показала мне, чтобы я немедленно слезал. Но не тут-то было. Собравшись с духом, я как-то странно подпрыгнул и полетел головой вниз. Глубина под местом, где я стоял, оказалась небольшой, всего полметра, и я воткнулся головой в песок.
Меня достали какие-то парни, которые прыгали с другого края плотины. Положили на траву, похлопали по морде, увидели, что я остался жив и ничего не сломал, и пошли нырять дальше.
Серьёзный разговор
С этих пор всё чаще Никита уходил к Игорю, и долгие ночи они просиживали на веранде при свете телевизора, а Маша сидела с ними как бесплатное приложение и не сводила глаз с моего брата.
Я же стал навещать Наташу, вернее, я ждал у её калитки, пока она не выкатит на своём большом велосипеде, и вот уже мы гнали в рощу, хохоча и дурачась, как дети. Я бы предпочёл целовать и раздевать её, прижав к берёзе, но нет – мы сидели в роще на лавочке над обрывом и любовались рекой в камышах и черными лебедями. Да и Наташин пёс не сводил с меня глаз, и я откровенно боялся его. Мы беседовали с ней, как правило, непонятно о чём, но иногда и о конкретных вещах. Как-то, сидя вот так со мной на лавочке, она сказала:
– Мирослав, почему вы всё время пьёте? Ну Игорь-то ладно, он ветеран и алкоголик, а Никита-то что? Он же маленький ещё. Вы одним днём живете. Так нельзя.
– Не знаю, честно. Я как-то спрашивал, но Никитка отвечает, что надо так, и всё.
– Эх, они же сопьются… Повлияй, поговори с ним. Он же такой молодой, красивый… Сексуальный.
– Что??? В смысле?
– Ах, Мирослав, ну вечно ты к словам цепляешься, дурак! Без смысла. Пойдём.
– Куда? – я прямо испугался, что сказал что-то не то. – А… Можно тебя поцеловать?
– Можно. Было бы. Если бы ты не говорил тут глупости, – и она с укоризной посмотрела на меня, как будто я серьёзно провинился.
Мы встали и пошли по травке, а отвратительный пёс стал виться вокруг, тявкая и визжа.
– У-тю-тю, мой Церберочек, у-тю-тю, собачка, хоросий, лясковый… – Наташа схватила его за морду и стала тискать.
– Я вот только спросить хотел… – начал я.
– Ну? – и она взглянула на меня свысока, хотя я был выше на две с половиной головы.
– А я как, сексуален хоть немного, или только Никита?
– Только одно у тебя в голове. Ну только одно! Всё. Ты испортил мне настроение. Идём по домам.
– А когда мы увидимся?
– Я подумаю.
– Завтра зайду за тобой?
– Ох, Мирослав, посмотрим. Посмотрим.
Я проводил её до дома, она резво взбежала на крыльцо и скрылась за дверью, не оглянувшись. Я постоял под её окнами ещё полчаса, как побитая собака, и пошёл к себе. Странно, но я всегда считал нужным проявить смирение и унизиться. Так учила меня Матушка, говоря, что гордость – это самый страшный порок.
Я наконец-то достал сигарету и закурил – Наташа курить мне запрещала.
Никита лежал на скамье возле нашего дома и курил в небо, а рядом играло радио.
– Ты вовремя, – сказал он. – Когда мир на краю пропасти, некогда ходить по бабам.
Я сел на другую скамью, собираясь поговорить с ним о пьянстве, пока мы были одни. Но едва я открыл рот, как в калитку въехал на моем велосипеде Игорь, бросил его в кусты флоксов, взращённые Матушкой, и с широкой улыбкой пошёл к нам.
– Думаю, я достал то, что надо, – с этими словами он извлёк из кармана сиреневую бутылку с надписью на этикетке: “Анапа. Плодово-выгодное вино”.– Не поверите, сколько стоит.
– Ребята! Ребята, – сказал я с тоской. – Ну что вы жрёте всё время разную дрянь?
– Не нервничай. Это магические эликсиры, – последовал ответ.
– Ну-ну. Вы думаете, что я совсем идиот слабоумный.
– Нет, Тарас, – возразил Никита, – ты просто идиот.
– Да идите вы, не буду я пить эту гадость.
– Ты что же, сопляк, – удивился Игорь, – как же, обидишь нас и откажешься?
– Ну, Светка, – сказал Никита, – при таком раскладе я с тобой больше срать рядом не сяду.
Поворчав немного, я согласился выпить.
Игорь наполнил три гранёных стакана бордовым напитком. Никакой закуски не предвиделось, только сигареты. Мы чокнулись, и я несмело отпил рубиновой жидкости с ядовитым ароматом, а Игорь с Никитой хлебнули по полной, залили себе плодово-выгодного в самую душу.
– Эге! – сказал Никита через минуту, затягиваясь сигаретой. – Эге.
– Гектор, пей, – велел Игорь. – Троя не выстоит без тебя.
Я с недоверием посмотрел в его бездушные очки и допил своё, оставив на дне чуточку.
– Эге, – сказал и я спустя минуту, ощутив внутри жар, и перед глазами задрожали последние отблески заката.
Мы посидели, покурили, наблюдая, как мир вокруг преображается, наполняясь тёплыми мягкими оттенками и неземной красотой. Я вдруг понял, что бесконечно люблю этих двоих парней.
– Парни, – сказал я, – так хорошо сидим.
– Да, – ответил Никита. – Я, пожалуй, никогда не лежал так, как сейчас сижу.
Игорь снова разлил плодово-выгодное по стаканам с какой-то демонической кривой улыбкой.
Огромная оранжевая луна всплыла над крышей дома и застыла там в странной непривычной позе, словно собиралась упасть на бок. Железный гребень крыши блистал, как волна, и качался в облаках.
– Вы знаете, парни, – почему-то сейчас это слово – “парни” – доставляло мне удовольствие и казалось очень мужественным выражением наших отношений, – мне кажется, вам пора повзрослеть… Ну и мне тоже. Мы, как дети, себя ведём. Такая инфантильность. А ведь большие уже. Мы живём одним днём. А будущее?