Те, которые
Шрифт:
Служебными делами мы продолжали заниматься, но без особенного пыла. Единственное, на что я соглашался тратить время – это на Мишу. Постепенно к нему прибивались люди: молодой кандидат философских наук, что на лекции спорил со мной больше всех; неизвестно откуда взявшийся аспирант физфака; однокурсница Миши (но эту, кажется, больше занимал он сам). Я считался руководителем, но понемногу отдалялся от группы, а к зиме вообще распрощался с ними.
Миша обиделся, остальные удивились. Я рассказал им почти правду: жена ждет ребенка, нужно зарабатывать деньги, приходится увольняться
Тем не менее на банкет по поводу публикации первой статьи меня зазвали. Гордо показали мне фамилию «Мухин» среди авторов, я тепло поблагодарил. Выпили спирта с «Фантой» (спирт обеспечил жизнерадостный физик Андрюша), поговорили за жизнь.
Меня расспросили о новой работе. Я рассказал, какой сейчас высокий спрос на семейных психологов, да и доходы повыше. Они кивали и потихоньку наливались крепленой «Фантой». После третьей разговор перекинулся на то, что их интересовало по-настоящему – на новую математику. Миша предлагал назвать ее «диалектической математикой». Философ Борис возразил, что так будет путаться с диаматом, который диалектический материализм. Миша кричал, что это и круто! Борис возражал, что не круто, а глупо. Встрял Андрюша, который заметил, что глупо не это, а попытки изобрести велосипед. Ведь башмаку понятно, что корень квадратный из объемной плотности вероятности – это волновая функция, нахрена плодить сущности. Миша окорачивал и его, а однокурсница Оля сидела за его спиной гордая и счастливая. Ее Мишенька самый умный и уже на четвертом курсе написал настоящую научную статью.
Я потихоньку смылся. В коридоре меня догнала Оля:
– Вы обиделись, Александр Васильевич?
– Алексей Васильевич, – с улыбкой поправил я ее.
– Ой, – она очаровательно покраснела, – просто вас все зовут «Ал Васильевич»… Вы обиделись?
– Наоборот. Я горжусь. Я им не нужен, а это лучшая награда для учителя.
Кажется, она не поняла, но послушно улыбнулась вслед за мной. Мне захотелось сказать ей что-нибудь приятное.
– Знаете, Оля, я когда-то пообещал вашему Мише Нобелевку.
Девочка смотрела с живым интересом. По-моему, ее заинтересовала не только Нобелевка, но и пленительное словосочетание «ваш Миша».
– Так вот, он ее получит. Но при одном условии! – я поднял указательный палец. – Вы должны в него верить. Даже если все остальные верить не будут.
– Но ведь уже верят, – удивилась Оля. – Статью же напечатали!
Я покачал головой.
– Вы думаете, – она нахмурилась так же очаровательно, как до того краснела, – что Мишу будут критиковать?
– Это не самое плохое. Могут вообще не заметить. Не понять. Вот тут вы должны его поддержать. Поверьте – это вам вернется. Сторицей.
Теперь Оля очаровательно задумалась. Вот бывает же у девушек такой возраст, когда они все делают очаровательно. Особенно когда на них смотрит слегка подвыпивший мужчина.
– А вы мудрый, – сказала она вдруг. – Странно. Молодой… а мудрый. Я Мишу поддержу. За шиворот поддержу!
Она поцеловала
На этот Новый год мама впервые на моей (то есть мухинской) памяти напилась и стала стремительно-разговорчивой.
– Наденька, – говорила она, жестикулируя полупустым бокалом, – ты меня слушай! Я старше вас с Лешей, вместе взятых!
Мы с женой очень серьезно кивнули. Ну и что, что мы старше ее в неизвестное число раз? Сейчас мы были очень молодыми. Только жизнь начинали.
– Честно скажу – я не думала… То есть я думала, что когда-то он найдет свою женщину, но чтобы такую… Нет, я не в том смысле! Ты очень хорошая! Просто… необычная! Сын! Не нужно мне подливать шампанское!
– Я не подливаю, – мягко сказал я, отбирая бокал, – просто чтобы не разлилось.
– А… Ну да. Так вот, Надя, я старая женщина, но такой замечательной невестки… то есть о такой замечательной невестке я и мечтать не могла.
Мама вдруг запнулась и по-птичьи повернула голову.
– Так, – сказала она строго, – когда в ЗАГС пойдете?
– Мы же говорили, – сказал я успокаивающе, – как только дочка родится, сразу подаем заявление.
– Дочка, – мама снова размякла, – внучка моя… Дождалась…
И пустила давно ожидаемую слезу.
Спасительной песней зазвенел мой мобильник. Это был Миша, который поздравлял меня с наступившим, причем голос его был трагичен.
Извинившись перед присутствующими дамами движением бровей, я рванул на балкон.
Уже оттуда услышал, как мама рыдает в голос, причитая «Ничего, ничего… это от счастья», а Надя неразборчиво-успокаивающе что-то ей говорит.
– Что такой невеселый? – спросил я Мишу.
– Ай, – ответил тот, вроде бы отказываясь, но я понял, что ему не терпится излить душу.
– Давай-давай, выкладывай!
– Да что там выкладывать, – с напускным безразличием ответил мой бывший курсовик и тут же, без перерыва, выложил: – Как думаете, сколько отзывов на нашу статью?!
– Ноль, – спокойно сказал я.
– Одна!
– То есть в бесконечное число раз больше, чем должно быть, – я продолжал оставаться в безмятежности.
– Ал Васильевич… вашу мать… Вы-то хоть понимаете, что мы облажались?! Никого новая математика не интересует! Тот урод, что откликнулся, заявил, что опечатку в статье нашел.
На заднем фоне за Мишей зазвучал чей-то утихомиривающий ручеек.
– Конечно, никого не интересует, – сказал я. – Кстати, Оле привет. И поздравления.
После короткой заминки Миша ответил, уже заметно спокойнее:
– И вам привет и поздравления. И спасибо за поддержку.
– Миш, погоди. Ты себе представляешь, кто читает научные журналы? И – главное – зачем их читают?
– Ну-у-у…
Мне от этого разговора стало почему-то жарко, я распахнул балконную раму. Новый год опять получился теплый, вместо снега весь день шел дождь, только ночью начался снегопад, да и то жидкий – потому что редкий и напополам с водой.