Те, кто внизу. Донья Барбара. Сеньор Президент
Шрифт:
– Ах, какая жалость! – воскликнул Бальбино, усаживаясь. – Красивый был котенок, и вы так любили его. Наверное, тоскуете?
– Еще бы! Раньше каждый вечер, перед тем как лечь спать, я играл с ним, – говорил мистер Дэнджер, разливая виски из недавно начатой бутылки, которую он взял с письменного стола.
Они осушили стопки, Бальбино вытер усы и сказал:
– Спасибо, дон Гильермо. Ваше здоровье! – И тут же: – Ну, как жизнь? На этот раз вы что-то долго пробыли в Сан-Фернандо. Переживали смерть бедного ягуаренка? У нас уж стали поговаривать, будто вы уехали на
– Верно, дон Бальбино. Беспорядок – здесь самое приятное. Я всегда повторяю слова одного вашего генерала… не помню, как его имя… который сказал: если кончится беспорядок, то мне тут нечего делать. – И он осклабился во всю ширину своего румяного лица.
– Вот я и говорю: в вас больше креольского, чем в хоропо.
– И хоропо – приятная вещь. Здесь у вас много приятного: беспорядок, праздники, молоденькие гуаричи. «Мистер Дэнджер, пропустим по стопочке», – говорят мне здешние друзья при встрече, и это тоже не лишено удовольствия.
– Ах, мистер Дэнджер! Вот бы все иностранцы, которые приезжают к нам, были такие, как вы! – в упоении воскликнул Бальбино, лихорадочно соображая, как перейти к нужному разговору.
– А вы как поживаете, дон Бальбино? Как идут дела? – в свою очередь, спросил мистер Дэнджер, принимаясь раскуривать трубку. – Донья Барбара все такая же милая женщина? И это не лишено приятности. Не правда ли, дон Бальбино? Ох, уж этот дон Бальбино!
Они дружно захохотали, как хохочут понимающие друг друга пройдохи, и Бальбино приступил к делу, предварительно коснувшись пальцами усов, словно указав каждому усу его направление:
– Дела мои в этом году не так уж плохи. Но, вы знаете, дон Гильермо, бедняк остается бедняком, и в его делах всегда найдется дыра, которую нужно залатать серебром.
– Не прибедняйтесь, дон Бальбино. У вас есть деньги, спрятанные под землей. Много денег! Мистер Дэнджер знает.
– Какое там! Едва на жизнь хватает. Мои дела грошовые, с чего откладывать-то? Это вот Барбаре да вам можно закапывать: у вас и земли и скота много. А я в этом году едва набрал четыре десятка приблудных. Кстати, – раз уж заговорили об этом, – могу продать. Мне сейчас нужны деньги, и я не стал бы много запрашивать.
– А старые клейма хорошо уничтожены? Расклеймить скот, то есть вытравить хозяйское тавро с
целью выдать чужой скот за собственный, Бальбино Пайба умел, как никто другой, и хотя обычно он спокойно относился к разговорам об этом в дружеском кругу, на сей раз вопрос мистера Дэнджера ему не понравился.
– Скот мой, – сухо ответил он.
– Это другое дело, – заметил мистер Дэнджер. – А то, если лусардовский, пусть даже клеймо незаметно, я не охотник до такой сделки.
– Что так вдруг, дон Гильермо? Вы ведь раньше всегда покупали лусардовский скот, и разговоров никаких не было. Или этот альтамирский франтик и вам пригрозил показать, где раки зимуют?
– Я не обязан объяснять вам, пригрозили мне или нет, – неожиданно вскипел мистер Дэнджер, задетый за живое. –
– Перо я и не предлагаю, – поторопился заверить Бальбино.
Мистер Дэнджер хотел еще что-то сказать, как вдруг заметил: собаки, лежавшие в галерее, у двери в гостиную, где происходил разговор, вскочили и исчезли, не заворчав и только радостно виляя хвостами, словно бросились навстречу кому-то знакомому.
Бальбино, сидевший спиной к двери, не обратил на это внимания, и мистер Дэнджер, решив посмотреть, что происходит снаружи, предложил Бальбино еще выпить, взял стопки и вышел в галерею будто бы выплеснуть из них остатки виски. Бросив вокруг быстрый взгляд ищейки, он тут же обнаружил Хуана Примито, притаившегося за деревом и окруженного ласкавшимися к нему собаками, – он был другом всех собак в округе.
Мистер Дэнджер мигом догадался: дурачка послали шпионить за доном Бальбино; и тут же у него возникло злое желание заставить нежданного гостя проболтаться. Предвкушая забаву, мистер Дэнджер вернулся в гостиную, наполнил стопки, залпом осушил свою, сел напротив Бальбино, помолчал минуту, раскуривая потухшую трубку, и возобновил прерванный разговор:
– Я упомянул о пере потому, что в прошлом году вы мне продали немного, помните?
– Да, но нынче мне ничего не удалось скупить. Повторяю, четыре десятка телок – вот весь мой товар.
– Вы так говорите потому, что после происшествия в Эль Тотумо, пока не выяснилось, что там произошло, небезопасно предлагать перо? Так я вас понимаю, дон Бальбино?
– А хотя бы и так.
Мистер Дэнджер глубже сел в кресло, вытянул ноги и, не вынимая изо рта трубки, спросил как бы невзначай:
– Кстати, дон Бальбино, вам не приходилось бывать в этом тотумском чапаррале?
Превозмогая страх, Бальбино постарался ответить тоном, каким говорят о ничего не значащих вещах:
– В самом чапаррале – нет, но поблизости приходилось, когда ездил в Сан-Фернандо.
– Странно, – промолвил Дэнджер, почесывая голову.
– Почему – странно? – спросил Бальбино, вперив в собеседника пристальный взгляд.
– А я проезжал через чапарраль, – неожиданно ответил мистер Дэнджер. – Когда возвращался из Сан-Фернандо, на другой день после того, как там побывали власти. Я облазил все вдоль и поперек и лишний раз убедился, что у следователей в этой стране глаза есть только для красоты, как говорит один мой друг из Сан-Фернандо.
При этих словах он откинулся на спинку кресла, словно любуясь табачным дымом, но в то же время не теряя из виду лица Бальбино, затем открыл ящик письменного стола и, вынув из него какую-то вещицу, зажал ее в своем огромном кулаке.
Бальбино потерял чувство времени, ему показалось, что он очень долго молчал, прежде чем спросить, хотя на самом деле сделал это, едва мистер Дэнджер закончил фразу.
– Что же вы там нашли?
– Я нашел…
Мистер Дэнджер замолчал и принялся разглядывать вещицу с таким видом, словно хотел показать, что никак не ожидал наткнуться на нее.