Те же и граф
Шрифт:
От неожиданности Маша застыла как в столбняке. Самозваный дед Мороз стремительно вошел в гостиную и слегка притормозил, очевидно, не ожидая увидеть здесь еще кого-либо. Он прислонил елку к стене, протянул Толе руку:
– Игорь.
Толя неохотно ответил на рукопожатие:
– Анатолий.
– Сын?
– вопросительно взглянул на Машу незваный гость.
– Нет, - возмущенно ответила та и залилась краской.
Игорь внимательно осмотрел обоих и уже не так решительно продолжил руководить установкой елки. Маша включила верхний свет. Оставалось десять минут, не больше, до боя курантов. Колосова никак не могла прийти
– Помоги, - коротко бросил он в сторону Толи, и тот нехотя поднялся, чтобы поддержать елку за ствол, пока Игорь укрепляет ее в подставке.
Взглянув на часы, Маша бросилась к телевизору:
– Президент уже речь говорит!
Гость краем глаза зыркнул в обеззвученный телевизор и, потуже закрутив зажимы, провозгласил:
– Готово. Наряжать будем в следующем году.
Маша забегала, ставя на стол еще один прибор. Игорь внес в комнату пакет, разгрузил его на глазах у изумленной публики. Несколько экзотических бутылок с незнакомыми названиями украсили стол, а еще фрукты и коробка с дорогими пирожными, какие-то богатые закуски в пластиковых коробочках. У Маши глаза полезли на лоб от такой роскоши.
– Двенадцать, - тихо напомнил Толя.
Игорь ловко наполнил бокалы и провозгласил:
– С Новым годом. Ура!
– Ура, - робко поддержала его Маша.
Зазвонил телефон. Это у Милки обычай такой: едва пробьет двенадцать, сразу набирать номер подруги.
– Ну что, одна бедуешь? Говорила тебе, приезжай к нам. Владька ушел к одноклассникам, мы с Геннадием тут.
– С Новым годом, Мил, - ответила Колосова.
– Я не одна, не беспокойся.
– Не одна?
– зазвенело в трубке.
– С мамой и ее старпером? Брось их, приезжай к нам.
– Нет, - сказала Маша.
– Что "нет"?
– зазвенело с новой силой. Милка ничего не поняла.
– Не приедешь?
– Я не с мамой, - Маше неудобно было говорить: Игорь в упор разглядывал ее.
– Я тебе перезвоню потом, ладно?
Она положила трубку, не слушая Милкиных воплей. Надо отдать должное Поповой, она не стала надоедать звонками, как это делала обычно. Видно, что-то почуяла.
Тихий ангел пролетел. Самозванец прервал неловкое молчание, задав Маше неожиданный вопрос:
– Как вас зовут?
Колосова увидела, как Толины брови поползли вверх от изумления. Ответила строго:
– Мария Кирилловна.
Так звали ее школьники и коллеги, а Толя называл просто Машей. Гость хмыкнул:
– Троекурова?
Но тотчас насмешливо представился:
– Игорь Владимирович, - и церемонно раскланялся.
Юный поэт с интересом наблюдал за ними. Чтобы скрыть смущение, Маша стала угощать гостей, раскладывая по тарелкам салаты. Она выложила в красивую плетенку нарядные пирожные, а фрукты живописно разместила на специальной фруктовой вазе.
– А что ваше имя означает?
– спросила она по-светски.
– А хрен его знает, - вовсе не по-светски ответил Игорь.
Маша опять отметила, что Толино лицо искривилось в недовольной гримасе. Юноша был настоящим эстетом и не только в поэзии. Колосова с некоторых пор стала стыдиться многих своих привычек: как, например, лежания с пультом перед телевизором в выходные дни или своего всегда прекрасного аппетита. Толя ел мало, без интереса, будто по крайней необходимости. Часто отказывался и от традиционного ужина. Тогда Маше ничего не оставалось, как клюнуть чуть-чуть и убрать подальше старательно приготовленное блюдо. Еще он никогда не ругался, взвешивал каждое слово и произносил все так тихо, что приходилось напрягаться, чтобы услышать. Маша как-то приспособилась и угадывала сказанное по губам, будто глухонемая.
– Ну и где же игрушки?
– громко спросил гость.
– Какие игрушки?
– не сразу поняла Колосова.
Игорь кивнул на елку.
– Или так и будет стоять?
И Маша опять полезла на антресоли, чтобы достать заветную коробку, вывезенную из разворошенного семейного гнезда. Мама хотела выбросить старые игрушки и купить новые, но Маша не дала. Каждая стеклянная фигурка или флажок - как воспоминание о детстве. Стеклянные бусы, каких теперь не делают, бумажные флажки, опоясывающие елку, с изображением мишек, клоунов, пионеров... Хрустальная рождественская звезда и фонарики, в которые вставлялись маленькие свечи, сохранились еще от прабабушек.
– Дайте, я сам, - снова оттеснил хозяйку напористый гость.
Он снял с антресолей пыльную коробку, открыл ее и с видимым удовольствием стал копаться в новогодних сокровищах. Колосова даже взревновала. Она попыталась отпихнуть Игоря от коробки:
– Спасибо, я сама.
Не тут-то было.
– Спасибо, я сам, - передразнил он и продолжил занятие.
Они, как дети, возились у коробки, выхватывая друг у друга из рук то шишку, то шарик, то еще что-нибудь. Наконец, Игорь, отвоевав звезду, водрузил ее на верхушку елки, и процесс пошел. Маша доставала из коробки фигурку, нанизывала ее на нитку и подавала гостю. Тот, с прищуром оглядев поле деятельности, помещал игрушку на нужной ветке. Толя отрешенно наблюдал за ними, тихонько потягивая вино.
– А электрическая гирлянда?
– вдруг вспомнила Маша.
Игорь возмутился:
– Ее в первую очередь надо было повесить! Где она? Давайте сюда.
Колосова виновато протянула мужчине коробку с гирляндой. Пришлось Игорю лезть на стул, осторожно закреплять гирлянду на верхушке и распределять ее между сверкающих украшений.
– Одной мало. Есть еще?
Нашлось еще две гирлянды, так что через некоторое время, когда верхний свет был выключен, елка ярко и нарядно полыхала перемигивающимися цветными огоньками. Стало еще уютнее. Игорь развалился на диване, озирая содеянное:
– Хорошо!
Однако и теперь он не угомонился.
– А музыка есть?
Маша принесла из спальни магнитофон и выжидающе посмотрела на главнокомандующего. Игорь покрутил настройку радио и, поймав приятную мелодию, изобразил Маше поклон. Колосова нерешительно оглянулась на Толю. Тот смотрел в сторону, абсолютно не причастный ко всему происходящему между этими двумя. Маша почему-то вдруг вспомнила сцену прихода Ипполита из новогоднего фильма всех времен и народов.
Танцевать, однако, пошла. Это было непросто. В танце нарушается некая дистанция, разрушается личное поле, в которое Колосова давно уже никого не пускала. А тут нос к носу с симпатичным, насмешливым мужчиной, совершенно чужим, однако притягательным! От него пахло приятным одеколоном, под тканью пиджака угадывалось сухое, тренированное тело. Казалось, ему не больше тридцати пяти. Маша рискнула спросить: