Театр тающих теней. Словами гения
Шрифт:
То есть красивый профессор вполне может пройти через подвал и подняться к себе в апартаменты. Или он знает, что в его апартаментах его сразу найдет полиция? И тогда будет прятаться здесь?
Не помешал бы навигатор по всем хитросплетениям здешних подвальных переходов. Или вид сверху на запутанный лабиринт. Не то как в сказке: налево пойдешь — подозреваемого потеряешь, направо пойдешь…
Направо какой-то шорох. Настойчивый такой шорох, переходящий в более резкий звук то ли хлопнувшей двери, то ли чего-то упавшего. То ли выстрела…
Осторожно заглянуть за угол, чтобы себя не выдать.
Так тихонечко, затаив дыхание, выглянуть из-за угла…
И понять, что в темноте ничего не видно. Освещение в бейсменте включается от датчиков движения, но я стараюсь не шевелиться, поэтому в этом повороте коридора света нет.
Осторожно выглянуть.
И заметить только, как четыре белых пятна мелькают почти в полной темноте.
И вонзаются прямо в меня…
Завопить… чуть не упасть от неожиданности… зажмуриться от освещения, включившегося от движения…
Успеть сообразить, что резкий звук упавшего предмета — или это все же был звук выстрела? — раздался до того, как я попыталась выглянуть за угол в той части подвальных переходов, в которой теперь включился свет. В других частях по-прежнему темно.
Осторожно продвинуться вперед. Медленно. Так медленно, что включившийся свет снова гаснет. Снова остаться в абсолютной темноте. Одной.
Прислушаться — раздастся ли другой звук, кроме гулких ударов моего сердца. Но все тихо. Только стук моего сердца пульсирует в ушах.
Было бы чего пугаться. Свет погас — так я сама же стояла без движения, поэтому и погас. Сейчас сделаю шаг, и загорится вновь.
Сейчас сделаю шаг, и загорится…
Сейчас сделаю шаг, и …
Свет вспыхивает! Что-то большое и темное мелькает в той части коридора, где он резко сворачивает влево.
Но что мелькает, я разглядеть не успеваю, потом снова раздается звук то ли хлопнувшей двери, то ли удара, то ли выстрела. И свет снова гаснет.
Но не общий свет от ламп под потолком.
Гаснет мой собственный свет в моих глазах. Гаснет одновременно с тем громким звуком, переходящим в тупое гудение в моей голове. И я медленно оседаю на пол, успевая понять — что-то упало на меня сзади. Или меня чем-то ударили по голове…
Герой для интервью / интервью для героя
В кабинете на двенадцатом этаже телецентра «Останкино», где сидит редакция новой программы, тесно и шумно, не поговорить.
Начальник зовет Таню.
— Пошли на тринадцатый, перекурим.
— Разве есть тринадцатый этаж? В больших лифтах всего двенадцать кнопок.
— Есть! Тайная голубятня.
Вместе с Начальником, который предложил перейти на «ты», а она, воспитанная девочка, никак не может перестать выкать, Таня поднимается на этаж выше. Начальник протягивает сигарету.
— Не курю.
— Редкий случай. Рассказывай. На съемки выезжала?
Кивает.
— Тренировку сняла?
Кивает.
— Увлечение герою придумала?
Пожимает плечами.
— Интервью с героем записала?
Пожимает плечами.
— Где сюжет?!
Пожимает плечами.
— Он с командой в Ленинграде. С местным СКА играют.
— В чем проблема?! Мы Центральное телевидение, а не шарашкина контора. Когда играют? Завтра? Бери съемочную группу и в Ленинград! И чтоб интервью было! Классное интервью! С мясом и кровью! Иначе вместо ЦТ всю жизнь просидишь в многотиражке «Красного пролетария»!
Мама провожает Таню в первую командировку. В обстановке квартиры чувствуется уклад этой маленькой семьи, где нет мужчин. Фотография молодого мужчины в военной форме в какой-то странной обстановке неизвестной жаркой страны висит на стене рядом с фотографией маленькой девочки на коньках, в голубом берете и курточке.
Таня со съемочной группой ждет хоккейную команду около Дворца спорта «Юбилейный» в Ленинграде. Хоккеисты замечают их еще из автобуса.
— О! «Море-море»!
— Лавр, ты журналисточку уже того?
Характерные движения двумя руками.
Олег отводит взгляд в сторону.
— Здравствуй. — В горле сухо. Слова царапают.
— Здравствуй.
— Интервью нужно записать.
— Сейчас игра, потом уезжаем. Тренер не отпустит.
— С тренером поговорю.
— Не выйдет. Тихонов — камень. Правила не нарушает.
Ей уже все равно. Не то что к тренеру, к Андропову бы подошла.
— Виктор Васильевич…
Голос предательски дрожит. Как объяснить грозному тренеру, которого боятся эти стальные парни, что от этого интервью зависит вся ее будущая работа на телевидении. И ее жизнь…
— А я тебя помню.
Суровый Тихонов вдруг улыбается.
— Когда только из рижского «Динамо» в ЦСКА перешел, ты на катке перед нами тренировалась. Упорная.
— Я и сейчас упорная. Очень нужно для новой программы молодежной редакции ЦТ записать интервью Лавра… Лаврентьева…
Аж глаза закрыла. Сейчас улыбка сойдет с лица, и жесткий Тихонов скажет «нельзя»…
— Две шайбы сегодня забьет, тогда посмотрим.
Конечно же Олег забивает.
И не потому, что любовь-морковь и прочие романтические сопли. От сверхзаадач всегда только хуже. Когда хочешь как можно лучше сыграть, интервью сделать, программу откатать, получается только хуже.
Но Олег забивает. Просто потому, что забивает. Просто потому, что пик формы и в этом сезоне он лучший. Просто потому, что сборная страны, которую в то время еще не называют «Красной машиной», за этот олимпийский цикл с весны восьмидесятого не проиграла ни одного матча. Вообще ни одного матча не проиграла.