Театр тающих теней. Словами гения
Шрифт:
— У Монтейру, непосредственного убийцы генерала Делгаду и его секретарши, нет одной фаланги на указательном пальце левой руки. Знаю еще по Мозамбику, там он тоже был замешан в организации убийства лидера оппозиционного движения.
Витор чуть опускает стекло и закуривает.
— Такие телезвездам не поклоняются. Такие слежку ведут.
— Зачем я им?
— Затем, что ты работаешь в прямом эфире. Затем, что тебе верит страна. Затем, что, случись что, ты можешь донести до этой страны правду. И затем, что есть те, кто заинтересован, чтобы ты эту правду не донесла…
— Какую правду?! В прямом эфире я читаю заверенные цензором тексты. И что такое может случиться…
— Все…
Витор замолкает. Будто решает, говорить или нет.
— Помнишь, ты пошутила про заговор капитанов.
— Твои приятели тогда так на меня посмотрели, что быстро усвоила — с вами, военными, лучше не шутить. Не понимаете вы шуток.
— Это не шутка. Это действительно заговор.
Горечь во рту. Липкий пот по спине. Предательский, холодный.
— И мы капитаны. Почти все. Один лейтенант, три майора, остальные капитаны. И генералы обещают, что будут с нами. Обещают… Но пока у нас «заговор капитанов».
Стоит ли у него в машине прослушка?
Записывают сейчас их разговор?
Что она должна ответить?
Сам Витор все же «оттуда»? Знал, что ее вызовут в ПИДЕ. Оказался около здания ровно когда ее отпустили. Теперь проверяет, поддастся ли она на провокацию оппозиционеров, если они захотят через нее выйти в прямой эфир.
— Это невозможно! Даже если я сойду с ума, что маловероятно, и решу совершить акт публичного самосожжения и говорить в эфире то, что не заверено цензором, я не успею дочитать текст до конца. Меня вырубят из эфира. Всю смену дня уволят. Что там «уволят» — посадят… Сказать я не успею ничего, а люди пострадают.
— К тому времени, как ты закончишь эфир, уже никого не уволят. Тем более не посадят. Власть уже будет в других руках. В наших.
Эва хочет выйти из машины, но дверь не открывается.
— Открой!
— Что?
— Открой дверь! Сейчас же. В ПИДЕ на тебя не донесу, скажи и на том спасибо.
— Эва!
— Гадала — человек ты или стукач. А ты провокатор.
— Эва, послушай…
— И слушать не собираюсь! Немедленно открой!
Витор выходит из машины, обходит ее и открывает дверь с ее стороны.
Она хлопает дверью. Уходит.
Поднялась в квартиру, отпустила мать, которая в кои веки не стала читать ей нотацию, так торопилась на автобус. Из-за занавески в окно посмотрела, что мать дошла до остановки ровно когда нужный ей автобус появился из-за угла, успела в него сесть.
Мать успела, уехала, а Витор еще сидит в своей машине, не уезжает. Закуривает. Вечный ее поклонник около рекламной тумбы начинает суетиться, бежит к телефону-автомату на углу. Поклонник тоже ревнует к Витору? И кому же он звонит?!
Витор трогает с места. Поклонник, бросив трубку, бежит к проезжей части, вскинув руку, останавливает такси, машет рукой вслед машины Витора — за ним. И стремительно уезжает.
А она так и стоит у окна. Минуту. Две. Десять… Пока не замечает, что место у рекламной тумбы занял другой… поклонник. Где-то она его уже видела.
Поклонник?
Предупредить Витора о слежке оказывается сложнее, чем казалось. Даже если у них заговор, в котором она не должна участвовать, предупредить о слежке все равно нужно. Не хочет же она, чтобы всех этих наивных капитанов арестовали.
Оставленные Витором телефонные номера не отвечают — до работы он еще не доехал, домашнего номера не оставлял. Не хочет, чтобы она домой ему звонила? Интересно, он женат? Никогда не спрашивала. Скорее всего, женат. Военные женятся рано. Дети, наверное, по возрасту как ее дочки или старше.
Нужно поехать в телецентр, найти контакты Генштаба, позвонить. Телезвезде не откажут, скажут, где искать капитана Сантуша. Только дочек завезти маме в Алфаму. Может, у нее после слов Витора уже паранойя, но оставлять девочек одних в пустой квартире с таким «поклонником» под окнами опасно.
Быстро, быстрее, затолкать дочек, их сумки, их кукол в свой недавно купленный с рук «Бьюик»… Поправить зеркало заднего вида… и заметить, что второй поклонник быстро садится в припаркованную за рекламной тумбой машину и трогает следом за ней…
И ни на одном из поворотов в другую сторону не сворачивает. Так и провожает до дома матери и потом до телестанции.
Номер телефона, по которому соединяют с капитаном Витором Сантушем, она все-таки находит.
Через пятнадцать минут он ждет ее около телестанции. Выслушивает ее рассказ про слежку, кивает.
— Почему ты так уверен, что я стану вам помогать?
— Потому что ты дочь своего отца.
Ужас жаром обдает ее с ног до головы.
— Салазара?!!
Чужая родня
— Здравствуй…те.
— Как дела?
Напротив него сидит незнакомый провинциальный увалень с кривоватыми верхними зубами и раздражением от плохой бритвы на правой щеке.
В декабре ему сообщили, что сын от второго брака приехал в столицу искать его. За пятнадцать лет Монтейру ни разу не видел ни второй жены, ни сына и про них не вспоминал. Несколько раз ему передавали, что жена пыталась его найти, но ей отправляли ответ, что он находится в заключении. ПИДЕ берегло тайны своего лучшего агента.
Если бы в год, когда Монтейру, как особо опасного преступника, перевезли с Гоа в Лиссабон, его осудили, то даже максимальный срок закончился бы именно в это лето. И сын приехал его искать.