Театр – волшебное окно
Шрифт:
Они долго ехали на автобусе, теснясь втроем на одном сидении, а дочь третьеклассница стояла чуть поодаль и делала вид, что не имеет к ним никакого отношения. Они пережили неприятную суету в гардеробе, где толпились и толкались взрослые, а дети смирно, как им велели, сидели на скамеечках, почему-то не деревянных, а бархатных сверху. Дима нигде таких скамеечек не видел, мамино выходное платье было из бархата, и она не разрешала Диме трогать мягкий ворс, чтобы не помять. Детей маминой подруги заставили переобуваться, но Диме переобуться было не во что, он пошел так.
Они сидели,
– Сейчас занавес поднимут, – прошептала мамина подруга и соврала, как вечно врут взрослые. Занавес не дрогнул.
Он был как несколько фонтанов, неподвижных. Запомнить его оказалось сложно: занавес был для взрослых. Но Дима запомнил: сияющие струи в центре, голубые с золотом завесы и длинные языки рождающихся струй меж ними.
Мама сказала, что он смотрел балет «Конек-горбунок», пока Дима рисовал занавес пальцем на кухонной клеенке. Но он не смотрел! Он смотрел и слушал! Потому что, еще до того как уехал вверх этот занавес с языками, зазвучала музыка. А уже после на сцене принялись бегать, прыгать и красиво кружиться странно одетые взрослые. Эти взрослые ему нравились, они выглядели неопасными и добрыми, как тетеньки из хоровода на потолке. Может быть, они даже хорошо относились к нему, к Диме!
Но музыка была еще лучше, она обнимала, утешала и смешила.
В антракте Дима плакал – он не хотел уходить, и мамина подруга с досадой сказала:
– Ладно, не пойдем в буфет в фойе. Останемся без пирожных, если уж Дима так категорически против.
Сын маминой подруги хихикнул, но взял Диму за руку и прошептал:
– Не бойся! После антракта они опять затанцуют! Я раньше тоже боялся, что все сразу кончится.
А взрослая третьеклассница, рассердившись из-за пирожных, больно и незаметно ущипнула Диму.
Дима был так счастлив тем, что они остались на своих царских местах, так ждал второго действия, так внимательно следил, как медленно гаснут огоньки грандиозной люстры-фонтана-наоборот, что, едва зал погрузился в полумрак, уснул. От счастья, от ожидания счастья, от утомления счастьем.
Больше мамина подруга Диму в театр не брала.
А потом папа уехал в командировку и не вернулся. А мама решительно сказала, что не надо спрашивать про папу. И тем более, про театр. А еще более тем более – про мамину подругу. Театра больше не будет. Мама сказала:
– Хватит, накомедили уже! Я такого театра на две семьи не потерплю!
Театра не было долго.
Но когда Дима учился в шестом, если не в седьмом классе, их всем классом повели в ТЮЗ.
В этом театре не было скамеечек, обитых малиновым бархатом. Не было фонтана-люстры и занавеса с языками. На сцене не прыгали, не танцевали, на сцене – говорили. И вообще-то Дима догадывался, что на сцене не дети из книги
Он не помнил, как ехали домой, лишь то, что классная руководительница почему-то на него кричала. Дома он попытался рассказать про театр, но мама велела идти спать – и он пошел.
Школа доставляла неприятности. Одноклассники дразнились, учителя (правда, не все) ругались на Диму. Но в восьмом классе на уроке черчения выяснилось, что Дима может нарисовать практически идеальный круг без циркуля и правильный овал без построения. Учитель хвалил Диму, одноклассники просили помочь с «домашкой». Дима поступил в чертежное училище и по окончании устроился на работу в большой проектный институт. Мама без конца повторяла: – Не думай, что это твой отец помог с проектным институтом!
Так Дима понял, что – да, именно отец и помог. Они изредка встречались, пусть отец и не говорил, что поспешествовал с работой, а может, стеснялся говорить при бывшей маминой подруге. Она почему-то всегда присутствовала на встречах.
В проектном институте было лучше, чем в школе или училище. Никто Диму не щипал, никто не смеялся над ним открыто. А если смеялись за спиной – ну что же, он догадывался, но когда не в лицо, это нестрашно.
Первый год он осваивался на новом месте. Поначалу опасался, что сделает что-нибудь не так, на него накричат и уволят. Напрасно боялся – им были довольны, ведь Дима еще и в подшефный колхоз и на овощебазу ездил безотказно, плюс к правильным овалам.
А на второй год работы нечаянно выяснилось, что в проектном институте есть свой театр, пусть самодеятельный, пусть выступает на корпоративных праздниках только три раза в году. Но выступает же! Дима посмотрел два спектакля: про овощебазу и про восстание на броненосце «Потемкин». Это было несколько хуже того, что он видел в ТЮЗе в шестом классе и в Мариинке до школы, но все же – замечательно!
Впервые в жизни он сам – САМ – выяснил, у кого спросить «про театр». Оказалось, самому действовать несложно, в его же проектной группе четко объяснили, куда, к кому обращаться. Местный режиссер Паша Фарберов и помощник режиссера Лена Почтовская (молодые специалисты-инженеры по совместительству) приняли Диму удивительно тепло и не подсмеивались над его желанием участвовать в спектаклях.
К 23 февраля самодеятельный театрик ставил самодеятельную же пьесу, но решил укрепить сценарий цитатами из пьес классиков. Спектакль получался оригинальный и безусловно живой, с эпизодами из жизни института.
Дима всегда считал, что счастье – это театр. Из зрительного зала, само собой, другого варианта он не предполагал. Но театр изнутри оказался счастьем абсолютным.
Дима в роли партизана полз по сцене, у него не было реплик, но это счастью не мешало. Запах пыли от паркета и кулис, глуховатый свет рампы, темная утроба зрительного зала – вот оно счастье, даже без занавеса с языками.