Театральная эпопея
Шрифт:
поднимаясь и давая нам понять, что аудиенция окончена.– Надеюсь, мы обо всем поговорили?
Я и Незамыслов тоже встали, думая каждый о своем.
Уходя, я не удержался от вопроса, на который Сеновин мне не ответил:
–А все-таки, Юрий Ксенофонтович, один вопрос еще…
Сеновин нехотя отозвался:
–Ну, что еще?
–Все-таки ответьте, пожалуйста, если сегодня или завтра к вам войдет со своими комедиями сам мэтр Жан-Батист де Мольер, что вы ему скажете? Что вам достаточно одного Шекспира или Аристофана?
–Гм,
на прощание сказав мне одну неприятную фразу, которую я запомнил на всю жизнь
и которая прозвучала, как откровение:– Чтобы вас когда-нибудь поставили в нашем Драматическом театре, надо стать классиком! Прощайте!
На какое-то мгновение я застыл, запоминая и осмысливая эту фразу, думая про
себя, что в нашей стране классиком можно стать только после смерти. А значит…Нет,
не то, что я боялся смерти, просто рановато мне пока на тот свет, пока не все написал,
что задумал написать и пока не достиг того, что задумал! Последняя фраза Сеновина
означала: он абсолютно уверен в том, что я никогда не стану классиком ни при
жизни, ни после смерти.
Выйдя из Драматического театра, мы с Незамысловым несколько минут прошли
в молчании.
Наконец, подходя к метро, Незамыслов осторожно спросил меня:
–И как ваше настроение сейчас, мэтр?
–Хорошее. Бодр, как никогда. Только не называйте меня мэтром.
–Весьма любопытно!– поднял брови мой знакомый.– Потерпеть фиаско и оставаться хладнокровным и бодрым?
–А что делать? Наша жизнь такова, что всегда следует оставаться спокойным и
бодрым. Честно говоря, не надеялся на хороший результат, но и плохой результат
тоже может помочь.
–Гм, интересно чем?
–Опыт… Чем больше опыта в общении с театральной публикой, режиссерами,
критиками, тем свободнее чувствуешь в их среде, тем больше надежд на успех.
Незамыслов засмеялся:
–Надежды юношей питают! Классиком станете?
–Постараюсь,– заверил его я.
–Что ж, похвально, что пытаетесь добиться успеха, мэтр!
–Спасибо за вашу помощь,– поблагодарил я Незамыслова,– но еще просьба к вам…
–Что еще желаете, мэтр Соколов?
Я взмолился:
–Хватить звать меня мэтром! Мы ж не во Франции!
–Да я в шутку… Так о чем ваша просьба?
–Помогите мне проникнуть на репетиции,– попросил я критика.
–Это зачем вам? И в качестве кого?
–Посмотреть театр наизнанку, что ли… Никогда не был на репетициях. Вместе с
вами, может быть.
–Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе?
–Вы поняли меня, Николай Антонович,– улыбнулся я.
–Хорошо, я подумаю… Только не в этот театральный храм, хорошо?
–Разумеется.
На том мы и попрощались.
Глава 6
Жан – Батист де Мольер.
Домой пришел я задумчивым и усталым. Жена сразу заметила мое меланхоличное настроение и спросила, хлопоча на кухне:
–Сережа, что-то случилось?
–Нет… Ходил вместе с Незамысловым в Драматический театр.
–А! А я думала, что-то случилось,– улыбнулась Валя.– То-то пришел позднее, чем
обычно.
Я привык, что Валя снисходительно относилась к моему литературному творчеству, говоря, что я по профессии врач, а литература и драматургия что-то вроде хобби. Я
пытался спорить с ней, но потом спорить перестал – я очень любил свою жену, может, даже слишком, а в силу того прощал ей явное невнимание к моему творчеству. Конечно, мне было неприятно порой, когда я хотел ей что-то рассказать про свою новую публикацию в журнале или газете, про написанную новую комедию, а она сидела
усталая после работы, уткнувшись в телевизор, не слыша меня. Да, я тоже уставал, приходил после работы, беготни по редакциям журналов, посещений разных
театральных режиссеров намного позднее ее, но тем не менее я хотел высказаться,
чтобы она меня выслушала. Однако очень часто, к сожалению, она слушала невнимательно, предпочитая смотреть все телевизионные программы подряд, часто переключая их. Валя, как полагал я, не могла жить без телевизора, который я называл в шутку «зомбиящиком». Очень многие люди, как и моя любимая женушка, подвержены телегипнозу, не в состоянии прожить без него и одного дня. Достаточно сказать, что
Валя, встав утром в субботу и воскресенье, первым делом включает зомбиящик и
смотрит все подряд, даже не читая телепрограмму и не выбирая, что смотреть. Я одно время критиковал ее, но потом перестал. Со временем я смирился с невниманием Вали
к моим литературным поискам. Судьба художника порой такова, что он одинок в мире,
и думая так, я не злился на Валю, только часто вздыхал…
Я лежал на диване, когда после получаса пребывания на кухне ко мне подошла
Валя, спрашивая, почему я не иду есть. Я вяло кивнул и пошел на кухню.
–Слушай, ты совсем какой-то расстроенный,– заметила Валя.– С кем-то поссорился?
–Нет…
–Эта беготня твоя по театрам ничего не даст,– озабоченно сказала Валя,– на тебе просто лица нет! Ну, что случилось?
–Гм, неужели тебе это интересно?
–Давай откровенно,– продолжала Валя, усаживая меня за стол.– Ты сам не раз
утверждал, что театр наш сейчас что-то вроде музея поношенных вещей, что старый репертуарный театр мертв.
–Ну и что дальше?
–А дальше следует, как понимаю, то, что хватить бегать по театрам со своими пьесами. Лучше пойди на телевидение или в кинокомпанию.