Театральные подмостки
Шрифт:
Я не мог даже обернуться. Потрясённый и растерянный, я взирал на сцену, и мысли мои унеслись в прошлое, на семь лет назад. На той свадьбе было очень много родственников и близких людей Леры и совсем мало с моей стороны -- им просто не хватило места. Очень хорошо помню всех, кто присутствовал тогда на свадьбе. Каждого могу назвать поимённо. И мы с Лерой такие же, как тогда. Мой Иван Бешанин -- нарядный и счастливый, с красной в блёстках щегольской бабочкой на шее. И Лера -- в искрящемся белоснежном платье с розовыми и бирюзовыми узорами. Вот только у неё откуда-то взялся огромный живот, и срок как будто где-то 10 -- 11месяц.
Ну да, на сцене была не совсем та свадьба. Тогда
Сами понимаете, как меня потянуло на сцену. Так захотелось обнять отца и маму, бабушек с дедушками и всех дорогих и близких для меня людей. Но я словно прирос к креслу, и даже не чувствовал своего тела. Да и Николай Сергеевич сразу же предостерёг от каких-либо поползновений.
– - И не думай, Вань!
– - строго сказал он.
– - Смотри и слушай старательно, внимай всеми фибрами души. А ежли станешь мешаться, сразу всё исчезнет.
Но главное, на сцене, на этой странной свадьбе я увидел Ксению. Она сидела за праздничным столом в том же самом белом красивом платье, что и на венчании, и смотрела на жениха, такого весёлого и счастливого. Ну и на не менее счастливую невесту тоже смотрела... Она как-то загадочно и виновато улыбалась, и в её глазах не было обиды или осуждения. Мне даже показалось, в её глазах я прочёл пожелание, чтобы роды прошли благополучно...
Знаете, вообще-то на той свадьбе, семилетней давности, весело было, пьяные шутки и смешные розыгрыши. Я был искренне счастлив, думая, что выдернул счастливый билет. Светилась и Лера, смеялась и с гордостью поглядывала на своих подруг.
И сейчас на сцене было весело, но как-то не так.
Всё происходящее, казалось, подчинено законам сценического искусства. Я пристально смотрел на Ксению, надеясь поймать её взгляд. Но ни она, ни кто-либо другой со сцены на меня не смотрели. Иной раз мне казалось, что кто-то мельком глянул в мою сторону, но я думаю, это случалось невольно.
– - Какой интересный спектакль, -- с болезной улыбкой сказал я.
– - Это правда Ксения или актриса какая-то?
– - Я так думаю, ты сердцем должен чувствовать...
– - ответил Николай Сергеевич.
– - Сердцем-то я чувствую, да глаза не верят. Какая-то несуразица.
– - Это как сказать... Ксения и тогда была на твоей свадьбе, только ты её не видел.
– - Забавно... И как называется этот спектакль?
– - "Иван не помнящий родства".
– - Понятно...
Ольга оцепенело взирала на сцену и старательно играла раздавленную и убитую горем.
– - Как всё-таки авторы не правы!
– - с дрожью в голосе говорила она.
– - Какой ужас! Напишут непонятно что, а актёрам потом приходится воплощать в жизнь их гадкие инсинуации...
Николай Сергеевич мельком глянул на Ольгу, затем раздумчиво -- на меня и заговорил с горечью в голосе:
– - Автор как раз всё правильно написал, он вообще Ксении главную роль отвёл. Это уже потом какой-то "гений" всё переиначил, исковеркал, изуродовал... Так оно и бывает. Всё лезем со своими импровизациями, думаем, лучше автора знаем. А на деле, только комплексы свои в искусство переплавляем. Оттого и совсем другой спектакль, и актёров не тех пришлось искать, а главную героиню и вовсе выкинули.
Я воровато оглянулся. Зрители внимательно смотрели на сцену и, казалось, были несказанно увлечены.
Не берусь утверждать -- память лукава, -- но всё, что творилось на сцене, было похоже на то, что происходило и в начале той свадьбы. Те же мизансцены, если проводить аналогию с театром, те же шутки и реплики, всё как под копирку, но до первого поцелуя...
Впрочем, странность началась с загадочного тоста, который произнёс низенький толстенький мужчина лет пятидесяти, в котором я с трудом узнал нашего худрука Бересклета. Меня поразило его лицо, которое стало какое-то одутловатое и совершенно не мужское. И одет он вычурно: жёлтый пиджак, зелёные брюки, розовая рубашка без галстука, а на голове -- странная белая шапочка в виде старинного ночного чепчика, теперь уже без помпончика.
– - Наш Лукавый драматург...
– - шепнула мне на ухо Ольга.
– - Узнаёшь?
"Надо же, Бересклета Лукавым драматургом окрестили", -- подумал я.
Знаете, есть у худрука ещё прозвище. Женат он на молодой певице Алевтине Гороховой, которая младше его на тридцать с лишним лет. И вот с тех пор, как они поженились, к нему прилипло прозвище Шут Гороховой. А ещё мы его зовём Слава Славе, коверкая его имя и отчество. Он, конечно, об этом давно знает.
Так вот, Бересклет, манерно поигрывая рюмашкой, выдал следующее:
– - В жизни не видал такую красивую пару! Нет никаких сомнений: они созданы друг для друга! Видать, по большой любви свела их судьбинушка. А любовь, сами знаете, понять невозможно... И вот гляжу я на наших влюблённых и свою любимую роль вспоминаю -- роль Джульетты. Вы даже не представляете, как я играл Джульетту! Всю свою душу вкладывал, всё своё огромное трепетное сердце! Как жаль, что Ромео и Джульетте не суждено было дожить до свадьбы. Убило их это бешеное животное... Можно долго спорить с Шекспиром, и я спорил, я пытался вразумить Вильяма, но -- ничего не попишешь. Не вырубишь топором... Печальная история. Но всякий раз, когда я вижу прекрасных влюблённых, которые преодолели все преграды, прошли все испытания, заслужили свою великую любовь -- а здесь как раз тот случай, -- у меня от умиления сердце слезами омывается.
– - Бересклет захрипел.
– - Извините, комок в горле, не могу сдержать слёз. Так вот я о чём. Стол не ахти какой. Блюда переперчили, перегорчили... Есть невозможно, что ни возьми, всё горько, горько... Горько!
И все сразу подхватили:
– - Горько! Горько!
А я сидел как заворожённый и озадаченно думал: "С каких пор Бересклет в актёры подался и что это за чушь с Джульеттой?"
Жених и невеста дружно поднялись из-за стола и потянулись друг к дружке. Мой Иван нежно прижал к себе Леру, и они, как поют виршеплёты, слились в поцелуе (ну да, так всё и было). И тут всё свихнулось... Случилось нечто страшное... Может, и ничего особенного для тустороннего мира, но у меня с непривычки холодок по спине пробежал. Да и зрители, и все гости за свадебным столом ахнули. Словом, у моего Ивана... голова отвалилась. Падая, она задела чашу с оливье и продолговатую пиалу с деликатесным грибным соусом, и весь салат, обильно политый майонезом, и грибная облива опрокинулись на белоснежное платье невесты. Подпрыгивая, голова докатилась до края стола, упала с гулким стуком на подмостки, покатилась, кряхтя, и к всеобщему ужасу в яму суфлёрской будки срухнула. Причём будка слопала её как живая с удовольствием, с каким-то восторженным чавканьем.