Театральные подмостки
Шрифт:
Его голос звучал где-то далеко, далеко...
– - Ваня! Ты слышишь?
– - тормоша меня за плечо, с тревогой вопрошал Котозвонов.
– - Какого актёра или актрису ты отметил?
Я очнулся и растерянно смотрел то на Ломарёва, то на Котозвонова.
– - Даже не знаю, все хороши. Глупо кого-то выделять.
– - И всё же?
– - Думаю, городничий или Хлестаков. Главные роли...
– - Говорите-с одного кого-нибудь.
– - Ну, пусть будет городничий.
– - Эх, Иван, ничего-то ты не понял, -- вздохнул Ломарёв.
– - Ладно, смотри дальше.
Поднялся занавес, и на поклон вышел всего-навсего один актёр. И я к своему ужасу узнаю в нём... самого себя.
– - Вот, Иван, смотри, это и есть твоя настоящая актёрская душа. Не у
У меня волосы на голове зашуршали, а в голове окончательно всё просыпалось.
Да уж, свихнёшься в этом тустороннем мире. Понятно, что моё сознание неразрывно связано с театром, с его фантасмагорией и иллюзорной реальностью, и всё же. Сами посудите: я и моя душа -- одно целое, одно и то же сознание. Но моя душа позволяет мне на этом свете осознавать себя отдельно, но и этого мало: я видел, в реальной жизни живёт ещё один Иван Бешанин, который, по сути, тот же я. У всех нас опять же одно и то же сознание. В земной жизни, разумеется, невозможно встретиться с самим собой, а тем более с "самими собоями". Если что-то как-то просачивается, тогда это сумасшествие, раздвоение личности, помешательство. А в этом тустороннем мире, будь он неладен, это возможно. Сознание, получается, какая-то сверхсложная и эластичная структура. Выходит, сознание тоже можно впихнуть в "Общую теорию относительности" А. Эйнштейна. Тем более что там как раз есть свободное местечко, и теорию пора переименовать во "Всеобщую теорию относительности".
– - Да, Ваня, ты один отчесал все роли в "Ревизоре"!
– - пел Котозвонов.
– - Только настоящей актёрской душе это под силу!
– - Как... одновременно?
– - ошарашено спросил я.
– - Ага, сразу всех.
– - Не может быть. Как же... он сам с собой разговаривал?
– - А что тут такого? Просто ты по-человечьи мыслишь -- зри в корень...
– - Подождите... Он и женщин тоже играл, и Марью Антоновну?
– - А что тебе, Марья Антоновна не человек, что ли?
– - буркнул Ломарёв.
– - И Марью Антоновну, и Анну Андреевну, и унтер-офицершу... Все они из плоти и крови. А плоть и кровь, Иван, -- это всё эфемерное, ненастоящее. Подлинно только сознание.
– - Ничего не понимаю. Значит, не настоящие... а куда же всё это потом деётся, ну, плоть и кровь?
– - Я же говорю, обычная иллюзия, информация. Актёрская рубашка их всех силой мысли создаёт, своим сознанием. Той же силой мысли и уничтожает.
Я задумчиво смотрел на своего такого родного Ивана Бешанина. Его, бедного, всего цветами завалили. Зрители "браво" кричат, "бис" и всё вызывают на поклон, мучают "великого актёра"... Он и так, небось, устал, один одинёшенек за всех отдувался. Попробуй вот так-то все роли сразу сыграть. Я не раз реплики своих героев забывал и путался часто, а мой Иван, получается, сразу за всех текст выучил и ни разу не ошибся. Как ни крути, а в нашем земном мире так не сыграешь, человеку не под силу. К тому же... это ж надо как-то всех создать, а потом хладнокровно уничтожить!
– - Да, свихнёшься тут с вами, -- промямлил я.
– - Эх, Иван, настоящая актёрская рубашка миллионы персонажей в себе содержит. Тело -- пустяшная конструкция. Душа -- другое дело!
– - со значением произнёс Михаил Петрович, приложив руку на сердце.
– - Никакой ширины человека не хватит, чтобы всё вместить, а душа очень даже вмещает. В неё хоть сколь наталкивай, туда, да под завязку! Ты только тогда будешь настоящим актёром, когда один одинёшенек любую пьесу через себя пропустишь, всех героев. Да и в жизни так же: человек должен не только за себя смотреть, но и в чужое положение входить. А все живут каждый за себя и думают -- так и надо.
– - Да, Ваня, душа не играет, она живёт своими перевоплощениями, -- поддакнул Котозвонов.
– - Все жизни через себя пропускает. Душа так устроена, что ей любые роли доступны. И не надо гриму тоннами наваливать.
Я с ужасом смотрел на свою душу, в которую, как мне объяснял Алаторцев, моё сознание должно постепенно и плавно перетечь. А ещё я был ошарашен тем, что сам Николай Васильевич Гоголь мне стоя аплодировал. И вдруг меня обожгла странная мысль: "Если эта самая актёрская рубашка может миллион персонажей одновременно играть, тогда, может, все эти зрители всего лишь вымышленные персонажи её представления, и Гоголь тоже ненастоящий? Что-то сомнительно, чтобы он здесь был. Это ж как надо себя любить, чтобы разыграть, как тебе сам Николай Васильевич Гоголь аплодирует! Миллион... это же целый город! Вот так создаст душа такой городишко со всей его жизнью, а человек думает, что реально живёт".
– - Как странно тут у вас...
– - сказал я.
– - Неужели души тоже какую-то актёрскую школу проходят?
Ломарёв посмотрел на меня раздумчиво и покачал головой.
– - Это ты верно заметил. Чтобы так "Ревизора" сыграть, надо человеческую суть досконально знать. Все, так сказать, проявления и грани человеческой психики. Но здесь, скажу тебе, души по-особому актёрское мастерство постигают. Рубашки никакими там книжками или учебниками головы себе не забивают. И учителей никаких нет. Хотя и учатся у великих предшественников. Берут они из прошлого какую-нибудь жизнь великого актёра или актрисы -- пусть Алексея Грибова или Фаины Раневской -- и проживают её, как следует. Всю-то жизнь, конечно, незачем. Годика вполне хватает, да и то фрагментами, чтобы суть таланта ухватить и всяких актёрских штуковин набраться. И всё стараются время выбрать, когда актёр или актриса в пике своего мастерства, в самый цвет входили и в каждую роль всю душу вкладывали. Опять же рубашки из жизни многое берут. Жизнь самый лучший драматург. Сам знаешь, какие истории бывают, о-го-го! И такие персонажи встречаются, каких ни один писатель не придумает. Всякий человек для актёрства годится, если у него особинка есть. Будь он хоть богатый или бедный, простой или знаменитый. У тебя, Иван, да и у любого человека жизни не хватит, чтобы все грани человеческой сути постичь. Это ж как повезти должно, чтобы хотя бы малую толику ярких людей в своей жизни встретить! А душа только в кладезях роется. И заметь, не для себя старается, а все знания своей жизни передаёт. На подсознательном уровне -- это называется.
Мне почему-то вспомнилась история, где один чудак (не помню его имени) со всей серьёзностью заявлял на голубом глазу, что он в прошлой жизни Вольфгангом Амадеем Моцартом был. Даже какие-то доказательства приводил. Дескать, об этом только сам Моцарт знал. В принципе, интересные вещи рассказывал, отчего привёл известных моцартнистов в замешательство. Сам он был довольно талантливый и известный композитор. Знал назубок все произведения Моцарта и свою музыку, правда, не столь талантливо, старался писать в той же манере. Получалось, может, и коряво, но Моцарт где-то там и впрямь проскальзывал.
Я поделился своими воспоминаниями.
– - Обычная история, -- крякнул Ломарёв.
– - Никакой, конечно... как это называется... реинкарнации не было. Настоящий Моцарт опять на Землю не пойдёт, некогда ему. Как будто ему больше делать нечего -- туда-сюда мотаться, опять в этот ужас лезть. Это, Иван, душа того композитора основательно покопалась в жизни Моцарта, поучилась, а заодно и жизненной хронологии нахваталась. Великие тоже люди. У них в жизни всего хватает, есть, чего нарыть и нагрести.
Мне тотчас же представилось, как в моей жизни роются многомиллионные толпы. Ковыряются не для того, чтобы пользу извлечь, а хохмы ради. Мне чудились эти клокочущие от хохота физиономии, сыплющие со всех сторон насмешливые и колкие реплики, и стало как-то муторно.
– - Страшные вещи рассказываете, -- взволнованно сказал я.
– - Это что ж, все кому ни лень?.. И души не вмешиваются, когда в их прошлом копаются?
– - А что им вмешиваться?
– - сказал Котозвонов.
– - Им что жалко, что ли? Наоборот, почётно. Честь и хвала. Это надо ещё заслужить, чтобы твоей жизнью кто-то заинтересовался, а тем более захотел пожить.