Театральные подмостки
Шрифт:
Чичиков разговаривал с мужичками также театрализовано и образно, как и у Гоголя в "Мёртвых душах".
"Пётр Савельев Неуважай-Корыто! Эх, какой длинный, во всю строку разъехался! Мастер ли ты был, или просто мужик, и какою смертью тебя прибрало? в кабаке ли, или середи дороги переехал тебя сонного неуклюжий обоз?"
Мужик обстоятельно объяснил причину своей кончины.
Чичиков обратился к другому:
"А ты Пробка Степан, плотник, трезвости примерной? Богатырь! В гвардию годился бы!"
Степан отвечал:
"Все губернии исходил с топором за поясом и сапогами на плечах, съедал на грош хлеба
"Где тебя прибрало?"
"Взмостился для большего прибытку под церковный купол и на крест потащился, и, поскользнувшись, оттуда, с перекладины, шлёпнулся оземь".
Кроме крепостных мужиков в зале появились и другие персонажи.
"Где твой пашпорт?" -- спрашивал Чичиков.
"У хозяина, мещанина Пименова".
"Позвать Пименова!"
Испуганно озираясь, поднялся мещанин Пименов.
"Ты Пименов?"
"Я Пименов".
"Давал он тебе пашпорт свой?"
"Нет, не давал он мне никакого пашпорта".
Но в большей своей массе это были диалоги, коих в поэме Гоголя и нет вовсе. И всё же чувствовалась рука великого классика. Видимо, Николай Васильевич что-то уже на этом свете написал, а что-то -- из черновиков.
На сцене стоял тот же большой стол, с улыбающейся свиньёй. И ещё большей горой навалена жареная баранина, целые гуси и индейки, и ещё разные блюда в гигантских чашах -- словом, любимое застолье Собакевича.
За столом я увидел необычайно худую высокую брюнетку, с висевшими, как плети, голубоватыми руками, с измождённым и грустным лицом, готовую, по всей видимости, плакать навзрыд при каждом удобном случае. Она задумчиво общипывала баранью ногу острыми зубками и запивала из большой бирюзовой пиалы.
Когда я увидел эту красавицу, холодок пробежал у меня по спине. Я узнал её. Моя больная безответная любовь...
Страшно вспомнить, но эта брюнетка с первого взгляда заронила в моё сердце невыносимую вяжущую одурь, которую виршеплёты с перепою называют любовью. Избавиться от сего наваждения я не мог три многострадальных года. Не было часа, а может, и минуты, чтобы я не думал об этой строгой, как я её называл, красавице. Подбегал к ней, а как же, и с цветами, и с выпученными глазами, умолял о встрече и всегда натыкался на острые, обильно политые ядом вилы. Она искренне возмущалась, отчего её бледное лицо покрывалось пунцовыми пятнами, а на левом виске яростно пульсировала синяя жилка.
"Ты-то мне зачем нужен?!
– - кричала она в благородном гневе.
– - Какой смысл мне с тобой встречаться?! Не вижу надобности!"
И я, ужав голову в плечи, тотчас же тихонько ретировался, и будто бы даже слышал, как вслед мне сыплются картечью насмешки и колкости. А последний раз она, увидев меня, брезгливо отшатнулась, и я, безвольно опустив руку с цветами, смотрел вслед на её скачущую тощую фигуру, которую от внутренней бури шатало на ходу, как тростник.
Да, я уходил понурый восвояси, понимая, что негоже мне, начинающему и неизвестному актёру, мечтать о такой красавице из элитной семьи. Каждый сверчок знай свой шесток...
Стоп! Что за бред? Ведь это жена моя, Лера! Ну да, она, собственной персоной. История нашей встречи была безоблачна, как синее небушко. Я практически ничего не делал, она сама плыла ко мне в руки. Конфетно-букетный период прошёл как по маслу, без сучка и задоринки -- и завершился грандиозной свадьбой на сто персон. Лера никогда меня не отталкивала, а всегда смотрела так ласково и нежно, что у меня за спиной крылья вырастали. А сколько было счастья в её глазах, когда я в первый раз подарил ей цветы! О! Да, это точно моя жена Лера. Но почему-то сейчас в моей памяти ясно всплыла другая наша общая судьба, где Лера меня и на пушечный выстрел не подпустила...
Надо же, как крепко овладела мной придуманная судьба. Я стал уже воспринимать её как реальность, как свою жизнь, и память этой жизни стала моей памятью. Наверное, это потому, что у меня и у души одно и то же сознание. Неужели я начинаю чувствовать себя как душа? Я смотрел на Леру, и большие куски другой моей жизни, моей безответной и несчастной любви являлись из моей памяти ясно и со всякой подробностью. Я с удивлением осознал, что ещё до встречи с Ксенией я влюбился в Леру, но "судьба" была неумолима... Видимо, душу не обманешь...
Как всё-таки забавно получается: в своём сценарии душа не позволила мне жениться на Лере, хоть и страдал я безбожно, а в реальной жизни я с радостью женился. Теперь вот сам не понимаю: зачем, с какого такого перепуга? Папа у Леры, конечно, всем папам папа, на телевидении заправляет дай Боже. И всё же... Что греха таить, Лерка какая-то злая, с непомерными амбициями, да ещё этот её циничный прагматизм с упёртой и мелочной принципиальностью. Редко, когда улыбнётся; вся в борьбе... Ну, фигура у Леры, конечно, потрясающая. Ножки долгие, в талии -- оса, грудь на загляденье.
Помню, блюсти фигуру -- в этом смысл её жизни. Она даже рожать наотрез отказалась, дабы не испортить грудь и всё остальное. Изнывая от мелких катастроф, вела нешуточную борьбу с утра до вечера, используя все немыслимые средства вплоть до всевозможных бальзамов для укрепления бровей и питания когтей. Мясо она перестала есть после аборта, ударившись в самое крайнее вегетарианство, как Гитлер. Сутками могла говорить о калориях и диетах и всё съестное ловко и скоренько переводила в эти самые калории. При этом она молитвенно сцепляла кисти рук и самоотверженно пыталась спасти всё человечество от коварного и повседневного зла, которое ежедневно вползает в человеческую жизнь и губит её.
"Калории -- это не шутки, -- испуганно и настойчиво повторяла она.
– - Это страшное зло, все болезни от еды. Мясо вызывает рак и психические заболевания".
А ещё мы каждые три года выбрасывали мебель, всю до последней табуретки, которая безбожно накапливала, по словам Леры, отрицательную энергию. Новое обзаведенье Лерочка тщательно подбирала по... как его... фен-шую, прости Господи, и приглашала потомственную целительницу, якобы по-настоящему одарённую, которая спасла не один миллион жизней от неминучего зла. Она расставляла нам мебелишку по местам, избегая страшных энергетических разломов, исходящих из-под земли, и безошибочно нащупывая положительные потоки, ниспадающие с небес, и довольная уносила с собой из нашего семейного бюджета кругленькую сумму. Зато потом мы целых три года могли спать спокойно... На это благолепие у нас уходили все деньги, а иной раз мне приходилось брать кредит.