Театральные подмостки
Шрифт:
– - Ты, Ванечка, как жил, так и продолжаешь жить, -- сказал Бересклет и вольно процитировал отрывок из стихотворения Николая Заболоцкого: -- Ты был сосуд, в котором пустота, -- теперь огонь мерцает в твоём сосуде...
Бересклет с Лизой, перебивая и дополняя друг дружку, стали объяснять мне, какой со мной "фокус" случился. В общем, презабавнейшая история... Весь механизм я, конечно же, не понял, но суть вроде уловил. У вас сейчас точно ум за разум зайдёт.
Ну и вот, та придуманная жизнь, которую моя "спятившая" душа создала в каком-то своём вымышленном мире, оказалась не такой уж виртуальной... То есть эта жизнь, конечно же, существует только благодаря силе
А случилось вот что. Своей придуманной, виртуальной судьбой моя душа гордилась, а на свою реальную жизнь, где я пребывал, взирала с тоской и унынием. Что и говорить, не оправдал я её надежды. Актёрский талант не раскрыл в полной мере, а от Ксении, родной и любимой, и вовсе отмахнулся. Женился на Лере, совершенно чужой, злой и не любимой. Словом, душа моя, как строптивая свекровь, Леру невзлюбила, а в Ксении души не чаяла. Трудно, согласитесь, её в этом осуждать. Сердцу не прикажешь, а уж душе тем более: ей виднее. Душа, наверно, оперирует только настоящими ценностями и не подвластна каким-либо искушениям и соблазнам, которые человека с толку сбивают. И даже, возможно, не мы с Лерой виноваты, что у нас детей не было, а это моя душа всячески препятствовала. Ну и душа Леры -- тоже. Думаю, она также была не в восторге. А может, и где-то там свыше никаких детей для нашей пары не было предусмотрено.
Я спросил об этом Леру, и она сразу скривилась.
– - Какие могут быть дети!
– - фыркнула она.
– - Наши души просто не выносили друг друга. Твоя душа давно уже с этой вашей Ксенией, ещё до нашего знакомства. Может быть, вы даже с рождения повенчаны. А я -- так... У вас сердечная привязанность, а меня сразу-- в штыки. Вот я и злилась.
– - Получается, я и себе, и тебе жизнь испортил?
– - Ну, наверно...
– - А ты разве не жалеешь?
– - А что жалеть: такая уж моя горькая участь... Всё равно выйду за богатого. Не за одного, так за другого. Рожу ему ребёнка, если приспичит... А любовь... любовь, она в душе начинается. Душа начинает о любви мечтать, душа любви просит... А моя душа молчит. Может, когда и проснётся. Рано или поздно. Лучше бы не проснулась. Потом это будет только мука.
– - Забавно, получается, я себе смертный приговор подписал, когда мы поженились?
– - Выходит, так.
– - Ага, так и есть, Ваня, -- шутейно стеная, вмешалась Лиза.
– - Терпела твоя душа, терпела изменьшество твоё и непотребный образ жизни, до поры до времени всё сносила, и в один прекрасный день терпение у неё лопнуло: решила тебя заменить.
– - С какой стати она терпела?
– - возразил Бересклет.
– - Она давно уже на Ванечку рукой махнула. Ей зачем эти страдания? Какой смысл? Только время терять. Как поняла, что толку не будет, уединилась и стала старательно замену готовить. А уж когда новоё сознание Ванечки созрело до нужной кондиции, тут только и осталось подходящий момент выждать.
– - Ну да, так всё и было, -- согласилась Лиза.
– - Вань, только не подумай: душа твоя не монстр какой-нибудь. Просто... сам знаешь, насильно мил не будешь. Душа живёт по законам любви, а ты её не слушал, игнорировал...
– - Да-а, подкараулила она тебя на именинах...
– - задумчиво сказал Бересклет.
– - Пирушка, пьянство -- грех это... Теперь ты как бы заново в свой день рождения родился. Символично... Внешне ты там никак не изменился, а вот внутренне -- другой стал. Разумеется, окружающие ничего не заметили, только близкие люди...
– - Ага, я вот перемену сразу почувствовала, -- чирикнула Лиза.
– - И я тоже сейчас удивляюсь: талантливо играть стал, сукин сын! Прямо какой-то рывок, гигантский скачок в актёрском мастерстве! Теперь амплуа Бешанина безгранично: раскаявшийся грешник и самодовольный греховодник, калека-страдалец и беспечный красавец мажор, тихий дурачок и экзальтированный наглец, буйный псих и изощрённый хладнокровный преступник. У кого ещё такой широкий диапазон? Вот-вот, теперь Ивану Бешанину буду только главные роли давать.
– - Неужели так просто: меня выдернули, а на моё место... в моё тело сознание придуманного Ивана сунули?
– - засомневался я.
– - У него же история жизни другая, память и всё такое.
– - Теперь он с твоей памятью. Свою виртуальную жизнь он, конечно же, забыл, а точнее, всё это осталось где-то на подсознательном уровне.
Я вспомнил, как только что воспринимал его жизнь, как свою, когда увидел Леру. Так просто побывал в его шкуре, и теперь он так же влез -- в мою, со всей моей памятью и историей жизни. Забавно всё-таки получается: теперь та костлявая брюнетка, его несчастная любовь, по которой он убивался и в слезах плавал, теперь его жена, и лежат они рядышком в одной постели. Правда, теперь он историю своей несчастной любви не помнит, но всё равно -- мечты сбываются...
– - А ты заметила подмену?
– - спросил я Леру.
– - Ещё как заметила!
– - болезненно усмехнулась она.
– - Даже влюбилась в своего мужа... Первый раз в жизни...
– - А он?.. Он к тебе как... любит?
– - Так же, как и ты... старательно делает вид, играет... "Золотце", "солнышко", "лапушка"... Только ещё больше какой-то задумчивый... Всё время что-то репетирует... Меня избегает, естественно...
– - А как же твой Шмыганюк?
– - А ты откуда про него знаешь?
– - удивилась Лера и даже перестала жевать.
– - Да так... видел кое-какие ваши постельные сцены...
– - А-а... Вообще-то мы давно с ним... этим занимаемся...
– - Я уже понял.
– - Ещё до нашей с тобой свадьбы. Хочешь узнать подробности?
– - Да нет, мне уже всё равно, -- мне стало как-то не по себе, и я повернулся к Бересклету.
– - Талантливый, говорите... А ещё что в нём такого другого?
– - Эх, Ванечка, всё это так тонко... На первый взгляд разницы никакой, а приглядишься -- всё разное. Характер, привычки, склад ума, у него другие ценности, иное восприятие жизни -- словом, мыслит иначе. Это как с близнецами. Вроде одинаковые, а начнёшь копаться -- небо и земля.
– - А может, и нашего Николая Васильевича Гоголя тоже подменили?
– - осенило вдруг Ломарёва-Собакевича.
– - Никто до сих пор понять не может, почему у него в конце жизни сильно почерк изменился. Какие-то другие, крупные буквы, пошли, как будто это рука совсем другого человека. Да и вообще, за девять лет толком ничего не написал. Да-а... а мы с Павлом Ивановичем так ждали второго тома!..
– - Очень даже может быть, -- согласился Бересклет.
– - Вань, у вас совсем разные жизни были -- как вы можете быть похожи?
– - сказала Лиза.