Театральный сезон
Шрифт:
– Это мы уберем, не переживайте! – заверила руководительница, – главное, походите хотя бы пару месяцев на занятия, мы и не таких «вытаскивали». Слушайте я вам расскажу… В начале года у нас, как правило, новый набор. Приходит много ребят, чаще с удовольствием, но есть и такие, которых тащат к нам силком… Того мальчика именно так и притащили, но он постарше Василия будет, ему аж пятнадцать, здоровущий такой лоб, на голову меня выше. Подходят ко мне родители – лица на них нет, как будто с похорон приехали, мальчик рядом стоит, смотрит волком, заранее всех и всё ненавидит. Начали они жаловаться, что, мол, управы никакой на сына нет, ничем заниматься не хочет, ничем не увлекается, в школе учится плохо, и только сидит целыми днями за компьютером в игры играет. Я им отвечаю, что это общая беда всего подрастающего поколения. Мальчик ухмыляется, и дерзить мне начинает – отвалите вы, достали…и посылает меня, студию и родителей куда подальше прямым текстом. Но на занятия все-таки, в результате долгих препирательств с родителями, пошел. Родители сели в холле, сидят уставшие, грустные, и такие потерянные от того, что сыночка любят, а что делать с ним и как помочь не знают. Я подхожу и говорю: «Давайте я вам про студию расскажу, что да как у нас тут». Они оба головой покачали и отвечают: «Не тратьте время, он все равно ходить не будет, мы все утро скандалили, чтобы его привезти, все нервы измотали, еще одного раза не выдержим».
Проходит три часа занятий. Смотрю, идут ко мне родители его, но лица у них как будто другие – светлые, улыбчивые, даже помолодели лет на пять. Подходят и говорят, что Мишенька решил походить в студию. Говорят, и сами не верят, и я стою и тоже не верю. А тот самый мальчик из злобного волчонка действительного превратился в прекрасного Мишеньку всего за одно занятие. Теперь в студию бежит, как мама рассказывает, дождаться выходных не может, книжки стал читать, что уж совсем удивительно для родителей. У вас случай, конечно, совсем другой, но я надеюсь, что и Васеньке у нас понравится со временем.
Мама Васеньки закатила кверху глаза, цокнула языком, поправила на сыне шапку, надетую задом наперед и, пообещав привезти его в следующее воскресенье, направилась к выходу.
Прошла неделя, Вася студию не вспоминал, полностью погрузившись в занятия музыкой. Но в воскресенье с утра сев, как обычно за фортепиано, он был неприятно удивлен, что времени поиграть у него всего час, так как надо ехать в театральную студию.
– Ма, прошу тебя, умоляю, давай туда больше не поедем, – не переставая играть этюд, попросил он.
– Никаких не поедем, Василий! Помнишь, что сказала Арина Владимировна, надо походить! Тем более я уже за абонемент заплатила, а он на месяц. Месяц позанимаешься, а там посмотрим.
– У меня конкурс скоро, мне готовится надо, заниматься…а там я только время теряю. Ты бы видела, какой они там дурью маются…
– Прекрасно, замечательно! Вот я и хочу, чтобы и ты помаялся этой дурью! – улыбаясь сказала мама, три часа в неделю можно себе позволить! Нет, это необходимо тебе делать! Ты не гуляешь, не сидишь ни в компе, ни в телефоне, ты не тратишь время на соцсети, а только занимаешься и занимаешься. В конце концов, я хочу, чтобы ты научился переключаться с музыки на что-то еще, хотя бы на это дурачество!
Вася запнулся, и перестал играть.
– Мама, что ты говоришь? С музыки невозможно переключиться. И потом я тебе не радио, чтобы во мне что-то переключать. Мне ко вторнику надо выучить этот этюд Шопена.
Он положил руки на клавиши фортепиано и начал опять играть, замедляя темп в трудных местах и проигрывая их по нескольку раз.
Мама присела рядом на стул и молча наблюдала, как Васины пальцы с молниеносной скоростью бегают то по белым, то по черным клавишам. Взгляд ее за пальцами не поспевал. Поэтому она стала смотреть в окно и просто слушать. Музыка внезапно смолкла. Она повернулась и посмотрела на сына. Тот тряс кистями рук.
– Понимаешь, мама, самое сложное в этом этюде Шопена, это кода, после которой идёт безумный пассаж по всей клавиатуре вверх, а затем вниз, –сжимая пальцы в кулаки делился с матерью Вася, – к концу произведения я уже выдохся, а здесь кульминация приходится на последнюю страницу. И вообще, в отличие от нежных ноктюрнов Шопена, этот этюд не оставляет пианисту никакой возможности передохнуть, он требует чрезвычайно быстрого темпа и постоянной подвижности в обеих руках. Поэтому мне надо заниматься, а не ходить в студию и изображать там воздушный шарик.
– А нельзя ли тебе остановиться на этюде попроще?
– Нет, я выбрал этот, у меня получится, надо больше играть.
– Куда больше? Ты занимаешься по пять часов в день.
Вася засунул руки под мышки и стал раскачиваться на крутящемся стульчике.
– Мамочка, мамуля…я хочу быть лучшим, первым…а для этого и пяти часов мало…
Марина Алексеевна решительно встала, потрепала сына по шевелюре и сказала:
– Собирайся, поехали! Приедем, и сядешь заниматься.
– Ну ладно, – Вася не привык спорить с мамой, – можно я еще раз сыграю и поедем!
И, не дожидаясь маминого ответа, Вася вновь заиграл этюд №4.
* * *
Смотря сейчас на сына, Марина Алексеевна вспомнила, как они были на конкурсе, где Вася играл очень сложную для своего возраста программу.
Одно из представленных произведений была фуга Танеева. Вася репетировал ее в определенном темпе. Но когда на сцену вышел другой исполнитель, постарше и поопытнее Василия, и сыграл ее в темпе на 10% быстрее, чем репетировал Вася, Марина Алексеевна испугалась за сына. Тот, не моргая, застыв, следил за выступающим, а потом тихо, но уверенно сказал: «Я так тоже смогу».
– «Конечно, сможешь, сыночек, но потом, в другой раз!» – сказала Марина Алексеевна.
– «Нет, не в другой, сейчас!» – уверенно ответил Василий.
Марина Алексеевна всполошилась: «Не смей, ты не репетировал в другом темпе, ты ошибешься и вылетишь с первого тура».
Взгляд Васи стал стеклянным и больше он ничего не сказал, но выйдя на сцену, он не стал играть в том темпе, который взял его коллега, он сыграл даже быстрее него. Сыграл без единой помарки, сыграл виртуозно, и стал победителем того конкурса. А потом и многих других.
Но другие мама вспомнить не успела, так как Вася закончил играть, встал из-за инструмента и грустно сказал:
– А теперь поехали. Вернусь и опять буду разучивать.
Марина Алексеевна, которая так резко была выдернута из своих воспоминаний, встала, чмокнула сына в макушку и быстро засобиралась, приговаривая:
– Вот и хорошо, позанимаешься там и руки заодно отдохнут, а то с твоим рвением так и руки недолго переиграть.
По дороге они ни о чем не разговаривали. Марина Алексеевна хорошо знала это состояние сына, когда он уходил в себя, в свой музыкальный мир. В метро он закрывал глаза, клал руки на колени и продолжал репетировать, и для этого ему не нужен был ни инструмент, ни что-то еще, только, чтобы мама ему не мешала. Мама и не мешала, она думала о том, что за ребенок ей достался? Многие авторитетные музыканты называли его гением и вундеркиндом. Многие пророчили ему большое музыкальное будущее и славу. А Марине Алексеевне от всего этого было не по себе и немного страшно. Она, конечно же, понимала, что сын ее отличается от других детей, что у него есть божий дар, который дается немногим, но и плата, за этот бесценный подарок может быть очень высока.