Тебе держать ответ
Шрифт:
— Боги благословят его, — ответил Адриан серьёзно. — Вы нарекли его мудро, лорд Эли, — добавил он — и опустил глаза, будто устыдившись собственной смелости. Лорд Бьярд мимолётно вспомнил, как этот самый мальчик несколько часов назад привселюдно осадил сыновей лорда Одвелла — тех самых двух задавак, что ни разу за весь пир не удостоили лорда Бьярда взглядом или словом, хотя у него было к ним важное дело. Эта мысль вызвала в нём странное смешение чувств: досаду на Одвеллов — и симпатию к этому мальчику, их заложнику, который понимал больше, чем взрослые мужчины…
«Жаль, что с его кланом так обошлись. Может, Эвентри поняли бы и оценили мой замысел быстрее», — подумал лорд Бьярд и, когда юный Адриан спросил, отчего же такие неудобства и где сейчас стоит «Светлоликая Гилас», ответил:
— В
«Весной», — эхом отдалось в голове Адриана, и он стиснул под столом кулаки с такой силой, что ногти до крови впились в ладони. Но улыбаться он не перестал. Эфрин, город в Бьярде. Весной.
Весной из города Эфрин выйдет корабль, который отправится в Андразию, страну варваров, которые приносят в Бертан чёрную оспу. И никто из этих людей, а прежде всего сам лорд Бьярд, не осознаёт, что собирается сделать. Принято считать, что мор на Бертан насылают боги, что люди, а тем паче варвары, здесь ни при чём. Даже если сказать им правду, они не поверят, а хоть бы и поверили — не остановятся. Лорд Бьярд говорит о своём корабле так, как Анастас говорил о благе клана, так, как Том говорил об Отвечающем, так, как Алекзайн говорила о предназначении Адриана. Так, будто в мире нет ничего важнее — по крайней мере для того, кто держит речь. Бьярд отправится туда, откуда приходит оспа, и снова привезёт её. Алекзайн сказала, что Адриан должен взять у конунга корабли, поплыть в Андразию, уничтожить её, уничтожить рассадник смерти. Она не говорила, что он должен потом вернуться. Конечно, не должен… Уничтожив заразу, он должен будет умереть сам, чтобы никто и никогда больше не протянул нить между Бертаном и страной, которая несла ему смерть.
Теперь не варвары это сделают — а Эли Бьярд, следующей же весной.
«Вы были правы, — подумал Адриан. — Правы, миледи, когда отправили меня сюда. Я должен был оказаться здесь и узнать это. Так и есть, миледи. Всё так и есть».
— Ты давно здесь? — спросил лорд Бьярд. Адриан, очнувшись, посмотрел в его лицо. — С тобой хорошо обращаются?
— Ни на что не жалуюсь, благодарение Гилас, — коротко ответил Адриан — и отвернулся.
Бьярд обиженно взглянул на юного Эвентри, которому подарил пять минут своего драгоценного общения, и повернулся к соседям по столу.
Адриан тем временем смотрел на артистов, снова выставивших на сцену акробатов, — и на пожилого менестреля, присевшего пока что в углу: ему как раз поднесли вино.
Что-то в этом человеке смутно тревожило Адриана.
Он увидел, как пожилой артист поймал за рукав уходящего слугу и что-то сказал ему. Тот бросил быстрый взгляд в сторону Адриана — и тот вздрогнул оттого, что уже в который раз за этот вечер его смутное предчувствие подтверждалось. Да что ж это такое, в самом-то деле?! Он смотрел, как меняется лицо слуги, как тот быстро кивает, воровато озираясь, потом обходит остальных артистов, как ему, должно быть, было велено — а потом идёт вдоль рядов прямо к Адриану. Он останавливался по дороге и предлагал дамам засахаренные яблоки, которых у него был целый поднос, но Адриан ясно видел, что слуга направляется к нему, и поражался, как этого не видят все остальные. По мере приближения этого человека у него ком вставал в горле, и, когда тот наконец оказался рядом и предложил ему яблок, Адриан только и смог, что деревянно кивнуть. Слуга ловко подцепил парочку фруктов, нагнулся к тарелке Адриана. Жерон, вспомнил Адриан. Его имя Жерон. Эвентри приняли его в услужение в начале лета, всего за пару недель перед тем, как Индабираны захватили замок.
И пары недель этому парнишке хватило, чтобы понять, что такое верность.
— Мой лорд, — сказал он еле слышно, почти не шевеля губами, — господин менестрель настоятельно просит вас, чтобы вы не ложились спать этой ночью.
Он выпрямился и пошёл дальше, обогнув стол, и через мгновение уже предлагал яблоки Редьярду Одвеллу. Адриан всё никак не мог сглотнуть. Он взял кубок с вином, надеясь
Он не просил. Он предупреждал.
И тогда Адриан узнал его. Несмотря на фальшивую бороду и парик, усиленно обведённые сажей глаза — впрочем, всё это было сделано очень умело, ему явно помогали артисты, с которыми он проник в замок, а это значит, что они были с ним заодно. Адриан не узнал бы его, если бы он так явно не обратил на себя его внимание.
Этот человек — эти люди, — были в Эвентри из-за него. Ради него. Они были настроены решительно, и если действовали, то наверняка. И не было ни малейших сомнений, что за всем этим стоит Анастас. Он не собирался идти с Одвеллами на полюбовную сделку. Он вернулся, чтобы забрать своё.
«И я ведь хочу этого, — подумал Адриан. — Ведь хочу? Я же этого с самого начала и хотел — вернуться к Анастасу. Быть с ним и… рассказать ему. Всё, как есть. Кто я есть. И что должен сделать. Этого никто не сделает, кроме меня. Анастас поймёт. Он поможет мне добраться до Эфрина, до «Светлоликой Гилас», и…
…И что это ты такое удумал, Адо? — вот что он скажет. Что за глупости? Ты в ответе? Кто тебе такое сказал? Гвидре Милосердный, да не смеши меня. Я так долго тебя искал, так хотел найти, возродить наш клан… а теперь ты мне говоришь, что это зря? Что ты должен оставить наше дело и заняться своим? Этого не будет, Адриан Эвентри. Клан — прежде всего. Ты не можешь уйти.
Вот что он скажет, когда увидит меня, после того, как обнимет и спросит, здоров ли я, не ранен ли. Когда он поймёт, что я хочу сделать, он поведёт себя так, как положено главе клана. Он не позволит мне отдать себя служению, в котором я поклялся леди Алекзайн. Он не поймёт.
О боже, — в ужасе и тоске подумал Адриан, — он не поймёт. Никогда не сможет понять. Ведь он не такой, как я».
И всё это значило только одно: он не должен возвращаться к Анастасу.
От этой мысли, прозвучавшей в его голове просто и обыденно, пока он смотрел поверх голов пирующих в лицо Энгусу Линлойсу, верному слуге клана Эвентри, Адриану захотелось расхохотаться и разрыдаться одновременно. Всё напрасно. Всё, чего он хотел, о чём мечтал, во что верил последние месяцы, — всё напрасно. Он не мог себе этого позволить. И больше, хуже того — он не хотел. «Не ложись спать этой ночью», — приказал ему Линлойс. Это значило: я приду, сниму охрану и уведу тебя. Куда? Не важно. Положись на меня. Не задавай вопросов и делай как велят, мальчик. Они все ему это говорили: Рейнальд Одвелл, считавший его безобидной пешкой в своей игре; Том, не веривший в его разум и волю; Алекзайн, верившая в него, но всё равно ему не доверявшая, и потому жёстко направлявшая его путь. Они все сознавали его важность и значимость, но при этом не переставали считать глупым ребёнком. Вот и теперь — его снова собирались бесцеремонно похитить и увезти, снова решали за него, как будет лучше. «Но я знаю кое-что, чего не знаете вы, — подумал Адриан, до хруста стиснув зубы. — Знаю и… и могу кое-что, чего вы не можете. Я могу менять. И мне держать ответ, если я этого не сделаю. Мне, а не вам!»
Но он никогда никому не смог бы этого объяснить. И это, пожалуй, было самым большим горем, какое выпало Адриану Эвентри за всю его жизнь.
Адриан знал, что на пирах всегда бывают танцы. Иногда раньше, иногда позже дамам надоедает кривлянье артистов и пошлые шуточки кавалеров, они начинают ёрзать на своих местах, отодвигая пышные бёдра от ляжек соседей и бросая нетерпеливые взгляды через плечо. Тогда мужчины, кряхтя, с трудом вылезают из-за столов, волоча отяжелевшие животы, и протягивают дамам руки. Они знают, что грядущее веселье под задёрнутым балдахином надо ещё заработать, и вот так они его зарабатывают, хотя в глубине души и считают, что платить шлюхам звонкой монетой куда как менее обременительно.