Тебе держать ответ
Шрифт:
Магда тронула морду кобылы ладонью.
— Тихо, — прошептала она. — Тихо, милая, я тебя прошу, только тихо.
Теперь, при неумолимо разгорающемся свете утра, она видела, до чего же проигрышную позицию заняла. Кустарник рос низко, кругом не было ни деревца, и приближавшийся всадник мог видеть её так же ясно, как и она его. Негнущимися пальцами Магда натянула на голову капюшон. Надо было просто сорваться с места и умчаться — он не стал бы её преследовать. Но руки словно приросли к уздечке, а ноги — к стременам, и она не могла пошевелить ни единым мускулом. Просто смотрела, как её муж едет к ней, и слышала, что он насвистывает. Судя по всему, у него было прекрасное настроение.
— Доброго вам утра, мой лорд, — сказал Эд, поравнявшись со своей
Магда кивнула, не глядя ему в лицо. Он проехал мимо, не взглянув на неё и продолжая насвистывать. Ему не было никакого дела до подозрительных типов, ошивающихся у замковой стены в пять утра. «Я могла быть убийцей, — подумала Магда. — Могла воткнуть стилет ему под ребро, когда он проезжал мимо меня, на расстоянии вытянутой руки. Это было бы так просто — он ведь не носит кольчугу. Говорит, это страшно неудобно и к тому же бессмысленно — когда на роду написано, тогда и помрёшь…»
Он ехал вниз по дороге. Он возвращался в Нижний город, а Магда смотрела ему вслед.
Застоявшаяся кобыла укоризненно всхрапнула. К Магде вернулась способность управлять своим телом.
— Тише, милая, — сказала она. — Тише.
У её супруга была длинная ночь, но, похоже, он не намеревался так скоро её заканчивать. Что ж, жена должна делить с мужем все тяготы, выпавшие на его долю, разве нет?
На сей раз она не выпускала Эда из виду. Ворота в Нижний город уже открыли, и оба они проехали беспрепятственно. Улицы пустовали, хотя кое-где уже выползали из своих нор нищие, чьи трудовые будни начинались чуть свет. Сперва Эд ехал по направлению к кварталу Тафи, но потом резко свернул на развилке к югу. Если бы дело происходило днём, Магда почти наверняка не успела бы заметить этого манёвра и потеряла бы мужа в толпе, но сейчас на маленькой площади перед развилкой был только золотарь, копавшийся в сточной канаве. Магда обогнула его по широкой дуге — и внезапно поняла, что Эд этого не сделал, и даже не прикрыл нос, проезжая мимо отходника.
Ещё она поняла, что он направляется в ремесленный район.
Ничего не понимая, Магда двинулась следом. Здесь не было ни особняков знати, ни весёлых домов, ни даже богатых лавок — все они остались ближе к торговой площади и центру города. Заставив коня ускорить шаг, Эд продвигался в глубь лабиринта замызганных невзрачных улочек, названий которых Магда не знала. Да это было и ни к чему, потому что никто из благородных, всю жизнь проживших в Сотелсхейме, никогда не попадал в этот район. Тут были ряды ткачей, маляров, сапожников, прачек и мебельщиков, стеклодувов и бочаров, и знатные леди вроде Магдалены Фосиган в большинстве своём даже не знали, чем занимаются все эти люди. Магда знала, потому что её статус бастарда в некотором роде стирал границу между нею и этим миром, но в то же время она была любимым бастардом конунга, а потому никогда этого мира не видела. Зато Эд, судя по уверенности, с которой он петлял среди немыслимых переулков, почти мгновенно сменявших друг друга и так непохожих на строгие правильные линии богатых кварталов, выдавало в нём большого знатока местности. Магда потеряла его и несколько минут металась по оживавшим улочкам, прежде чем поймала наконец взглядом знакомый белый плащ, мелькнувший перед очередным поворотом.
У этого поворота она и остановилась.
Улочка, которую выбрал Эд, ничем не отличалась от всех остальных — разве что глухая вонь, доносимая крепнущим ветерком, свидетельствовала о близком соседстве трущоб. По обеим сторонам улочки тянулись хилые одноэтажные домики с соломенными крышами. Сточная канава здесь была почти такой же ширины, как и дорога. Чистили её намного реже, чем стоки в центре города, и кобыла Магды волновалась и гневно раздувала ноздри, пятясь от зловонной лужи.
— Тише, милая, пожалуйста, — прошептала Магдалена, не отрывая глаз от Эда, который, спешившись, подошёл к двери, не отличавшейся от всех остальных. Впрочем, нет, кое-чем всё же отличавшейся: под стрехой крыши Магда заметила небольшую
Эд постучал, по-прежнему спокойно, не таясь и никуда не спеша, как будто знал, что его ждут здесь. Его и правда ждали: дверь отворилась почти тотчас же. Любой дворянин на месте Эда, взбреди ему в голову посетить подобное место, воровато оглянулся бы и опасливо скользнул внутрь, плотно прикрыв за собой дверь…
Но Эд из города Эфрин не был дворянином. Он был смердом, которого возвысил конунг, и смердом остался. Поэтому он не стал оглядываться.
Та, кто открыла дверь, шагнула на порог, закинула руки Эду на шею и приникла к его рту долгим, исступлённым поцелуем. Она правда его ждала, и, судя по всему, ожидание было долгим. Крепкие руки Эда легли ей на талию, быстро и плавно притянули к себе, и женщина чуть не задохнулась, но не оторвалась от его губ.
Они не прятались. Их заливало светом взошедшее солнце.
— Су-ударь… су-ударь, да-айте моне-етку.
Маленькая грязная лапка дёргала Магдалену за сапог.
Магда посмотрела вниз, на чумазую рожицу ребёнка, возраст и пол которого было невозможно определить. Оглянулась, сквозь застилавший глаза туман различая обращённые к ней лица, удивлённые, тупые, как у овец. Они все смотрели на неё, и никто не смотрел на её мужа, целовавшего в пяти шагах от них какую-то женщину. К этому-то зрелищу они, похоже, привыкли — а незнакомый лорд был в новинку.
Магда отстегнула от пояса кошелёк и разжала пальцы. Тяжёлый мешочек, набитый серебром, хлюпнулся в грязь. Бесполое дитя выпустило сапог Магды и, истошно завопив, кинулось наземь. К нему немедленно подоспела стайка соперников. С этой отчаянной потасовкой и с неистово целующейся парой Нижний Сотелсхейм вступил в новый день, а жизнь Магдалены Фосиган начала подходить к концу.
— Моё-ё! Это моё, да-а-ай! Ма-а-а!
Магда вонзила шпоры в бока своей кобылы. Грязь и нечистоты брызнули из-под конских копыт.
2
Неизвестно, как в иных частях мироздания, но в этом мире и под этим небом не существовало занятий, которые Эд Эфрин любил бы больше любовных утех. Иногда, под настроение и в хорошую погоду, он мог предпочесть им стрельбу по диким уткам, но это случалось редко. А вот хорошая трубка с отменным табаком после этих самых утех — удовольствие, почти сравнимое с бурным излиянием в гостеприимное женское лоно. Именно этому удовольствию он и собрался предаться, когда Лизабет Фосиган сморщила носик и сказала:
— Фу! Не смей! Ты же знаешь, как я ненавижу дым.
Эд застыл, сжимая трубку в приподнятой руке и глядя на Лизабет самым несчастным взглядом, каким только может одарить мужчина только что переспавшую с ним бабу, не рискуя при этом навеки уронить себя в её глазах. Однако Лизабет Фосиган отличалась фамильным упрямством своего клана и осталась непреклонна.
— Убери, — потребовала она, сердито сверкая янтарными очами. Эти янтарные очи, ну и, конечно, ненасытное лоно были единственными её достоинствами, впрочем, совершенно неоспоримыми. В противовес им наличествовал вздорный нрав, плоская фигура, жиденькие волосёнки и изрытое застарелыми оспинами лицо — тоже своего рода фамильный подарок. Иная на месте Лизабет предпочла бы помереть от оспы, как все приличные люди. Однако Фосиганы отличались легендарной живучестью: дружно переболев заразой в первой её волне, они в полном составе уцелели, обзаведясь на память рытвинами на коже. Ходили слухи, будто на землях Одвеллов и их септ слово «фосиган» означает «урод». Хотя, может быть, и врали — люди любят врать. Эд врать не любил; он любил охоту, любовные утехи, трубку после них и, иногда, малышку Лизабет. Не в те минуты, впрочем, когда она запрещала ему курить. Эх, были бы они в его доме или хотя бы в борделе… но здесь, в замке Фосиганов, она была хозяйка, а он вор, для которого она любезно раскрыла свой маленький тайничок. Поэтому и он по меньшей мере обязан быть любезным.