Тебе посвящается

Бременер Макс Соломонович

– Думаю, это маловероятно, – сказал он. – Кроме то­го, не очень хорошо бросать тень на своих товарищей, ко­гда вам не известно ничего определенного.

Валерий представил себе, что со стороны выглядит ябедником, и залился краской.

– Я на товарищей не бросаю, – неловко выговорил он. – Мои товарищи подобным не занимаются.

– Надеюсь, – сказал директор. – Вы, кстати, из девя­того «А»?

– Да.

– Ну, вам пока не приходится гордиться своими то­варищами, – заметил Андрей Александрович и, не отпу­ская Валерия, поведал незнакомой женщине, слушавшей их разговор,

историю «самовольства» в 9-м «А». – И это произошло в начале урока одной из лучших наших препо­давательниц – Ксении Николаевны, – подчеркнул он, де­лая жест в сторону Ксении Николаевны, которая проверя­ла тетради за маленьким столом в глубине учительской.

Ксения Николаевна ниже склонилась над чьим-то сочинением.

– Вот чем приходится радовать товарища инспекто­ра, – закончил Андрей Александрович, с укоризной под­няв глаза на Валерия. («Так это инспектор вовсе...» – по­думал тот.) – Что можете сказать?

Валерий ничего не мог сказать. Он только понял вдруг, что строгость, с которой директор говорил сейчас о само­чинстве, – напускная; что директору едва ли кажется ужасным и беспримерным переселение его товарищей на соседние парты. Просто Андрей Александрович хвалится сейчас перед инспектором, но не открыто, а очень хитро: ведь если даже такое пустяковое происшествие для его школы – чрезвычайное, то как же замечательна – должен подумать инспектор – эта школа!

Валерий повернулся, чтобы выйти из учительской, но Ксения Николаевна остановила его:

– Подождите меня, Саблин, одну минуту.

Она сложила тетради в портфель и вышла вместе с Валерием. В коридоре она сказала:

– Не пойти ли нам с вами без долгих отлагательств туда, где вас вчера остановили эти... удальцы-молодцы?

– А зачем, Ксения Николаевна? – удивился Валерий.

– Как – зачем? Если есть в этой компании наши старшеклассники – узнаю их. Что-нибудь им подходящее скажу. Если не наши – разведаю, что за молодцы такие.

Валерий замялся. Она спросила просто и не обидно, как о житейском:

– Может быть, вы побаиваетесь? Тогда не стоит, ко­нечно.

– Так я не за себя – за вас, – ответил Валерий.

Он вообразил себе на минуту, как грузная, седая Ксе­ния Николаевна, в своем тяжелом пенсне с очень толсты­ми стеклами, пытается усовестить хулиганов...

Ему захотелось как-нибудь предотвратить эту бесполезную встречу. Пока он подбирал слова, Ксения Ни­колаевна сказала:

– Давайте условимся: вы, что бы ни было, ни во что не ввязывайтесь. Предоставьте уж все мне.

...У ворот двора, где накануне остановили его и Иго­ря, никого не было. Валерий был немного разочарован. К тому же слегка беспокоило: не подумает ли Ксения Ни­колаевна, что он все придумал?

– Никого нету, – сказал он виновато.

– И запал наш зря пропал, – заметила Ксения Нико­лаевна, коротко, устало рассмеявшись. – Что же... значит, в другой раз.

– Да, конечно... – Валерию все-таки неловко перед учительницей. – А вам вообще-то не в эту сторону нужно было?

– Это совсем неважно, – говорит Ксения Николаевна бегло и другим голосом продолжает: – На будущее давай условимся: нужно что-нибудь – обращайся

ко мне. Если я не в школе, то дома. И вот мой телефон. – Она записы­вает номер на листочке, приблизив к нему стекла пенс­не. – Пожалуйста.

– Спасибо... А вы – наш классный руководитель?

– Да, взяла ваш класс, верно. Всего хорошего, Ва­лерий.

– До свидания.

– Будь здоров!

Они расходятся в разные стороны. Один раз Валерий оглядывается вслед учительнице, потом идет быстрее.

...Дома Валерий застает мать.

Он знает наперед, что она спросит:

«Все благополучно?»

Мать всегда осведомляется об этом со жгучим, но мгновенно гаснущим, едва он ответит утвердительно, инте­ресом. Подробности ей неважны. А Валерий иногда не прочь бы – сегодня особенно – поговорить подробно. По­этому на всегдашнее: «Все благополучно?» – он пожимает плечами и, точно раздумывая, произносит:

– Я бы, пожалуй, мам, на завод работать пошел...

(Уходить из школы на завод он не собирается. Это просто попытка заинтересовать, вызвать расспросы о школе.)

Для Ольги Сергеевны его слова – совершенная неожи­данность. Но она спокойно спрашивает только:

– На какой же завод?

– Ну, на какой... На Второй часовой, например, уче­ников набирают.

Мать нарезает круглый домашний пирог (сегодня суб­бота), наливает чаю себе и Валерию.

– Ты решил стать часовщиком? – спрашивает она, напирая на слово «решил».

И Валерий еще раз убеждается: с матерью можно го­ворить только напрямик.

Он сказал о заводе – значит, она станет расспраши­вать, в каком цехе он будет учеником, долго ли продлится его ученичество, сколько времени займет езда до Второго часового. Вопроса «Тебя тянет на завод или тебе не по ду­ше в школе?» она не задаст: она никогда не задает наво­дящих вопросов и сама не отвечает уклончиво.

– Понимаешь ли... – тянул Валерий, соображая, как бы перевести разговор на свою школу. – Вообще-то го­воря...

Мать вдруг перебила его:

– Может, тебе просто не терпится приносить в дом заработок? Да?

Он покраснел, жалея, что на самом деле не думал об этом, и наклонил голову.

Мать потрепала его по щеке, по затылку, на мгновение притянула к себе.

– Тебе нечего об этом думать, – проговорила она, под­нимаясь из-за стола. – Ведь нам хватает.

Вот такая у него мама. Она представляет его себе луч­шим, чем он есть, и неприятно тут только одно: то, что никакими успехами ему не удается ее удивить. Когда в конце четверти он приносит дневник, она спрашивает вскользь, без трепета:

– Все пятерки?

– Одна четверка.

Ольга Сергеевна кивает – так приблизительно и пред­полагала. А ведь многих товарищей Валерия родители в таких случаях встречают на пороге:

– Покажи-ка дневник!

Парень медленно, растягивая удовольствие, достает дневник, с деланной угрюмостью протягивает родителям, и – о эффект! – с выражением зыбкого счастья на лицах созерцают папа и мама тройки на местах почти неизбеж­ных двоек.

– Молодец! – говорят они. – Не подкачал.

И в доме праздник.