Тебя не заменит никто

Шорников Павел

Она позвонила, переступила порог…

По ее глазам, по тем огонькам, которые горели в глубине, Костя сразу все понял.

Он едва обнял Владу, а по ее телу уже пробежала дрожь.

Она почувствовала его губы на своих губах, почувствовала у себя во рту его язык, который стала неистово сосать, постанывая и чуть ли не плача.

Костя подхватил ее на руки.

Влада увидела, как поплыл над ней сводчатый потолок с потемневшей лепниной, как мелькнули мимо несколько резных дубовых дверей… И вдруг она почувствовала, что падает,

и невольно вскрикнула. Но падение было недолгим — она утонула в чем-то мягком, колышущемся…

Они катались по кровати, помогая друг другу освобождаться от одежды. Костя заразился неистовством, покрывая поцелуями тело Влады от пальчиков на ногах до пальчиков на руках.

Влада металась, словно в лихорадке, направляя губы и руки Кости туда, где пламя, сжигавшее ее, бушевало больше всего.

Когда она зарыдала, доведенная до крайней степени возбуждения, он вошел в нее. Влада вскрикнула от острого чувства блаженства и ощутила, как по телу прокатилась одна горячая волна за другой. Влада потеряла всякое представление о том, где она, с кем и что с ней.

Казалось, Влада никогда не сможет насытиться ласками и телом Кости, но постепенно возбуждение сменилось умиротворенностью, и, когда Костя, отдохнув, вновь провел рукой по ее бедру, она прошептала слабым голосом:

— Больше не могу… Умираю, хочу пить.

Они полежали еще немножко и, одевшись кое-как, пошли на кухню — так захотела Влада.

— По этому бульвару Раскольников гулял, — кивнул Костя на окно, — было лето, город изнемогал от жары и лени, а он обдумывал, как бы половчей старушку-процентщицу на тот свет отправить… Я всегда думаю об этом, когда смотрю в окно.

У Кости была комната в коммунальной квартире.

— Вот здесь живет зек Иванов, — показал Костя на двустворчатую дверь, — сейчас он мотает очередной срок. Вот там — геолог Петров. Сейчас он на Севере. Не думаю, что ему там комфортней, чем Иванову. А там…

— Неужели Сидоров? — улыбнулась Влада.

— Нет, не угадала. Моисей Соломонович Фейгин. Сдает свою комнату под склад. С той стороны — черный ход. Постоянно кто-то скребется… Так что у меня отдельная квартира! Я ведь из Кемерова. Там у меня родители остались. А эта квартира меня устраивает. Центр, и до офиса рукой подать.

Костя усадил Владу за покрытый клетчатой клеенкой стол, поставил на плиту чайник.

— Я уж думал, что никогда не увижу тебя, — признался он.

— Я тоже.

И можно уже было ни о чем не говорить и ни о чем не спрашивать. Он прекрасно чувствовал ее, она — его.

Они сидели в огромной коммунальной кухне с изразцовой печкой и мозаичными стенами, пили чай — идиллия, да и только, которую невозможно нарушить.

Но вот по улице промчалась “скорая помощь” с включенной сиреной — и от идиллии не осталось и следа.

— Кто-то умирает от любви, — пошутил Костя.

Влада отмолчалась.

— Кстати, Владик, — опять заговорил Костя, — ты в бухгалтерском

учете рубишь?

— Немного, а что?

— У нас из агентства уходит бухгалтер… Переманили. Все стоят на ушах — ищут замену.

— И ты предлагаешь мне?

— Точно так. Лучше безобразие, чем однообразие. Пока пятьсот баксов. Выдержишь испытательный срок — больше. На твоем месте я бы согласился. Куча преимуществ. Можешь являться домой аж за полночь — срочная работа. Поездишь. У нас есть выход на заграницу… Ну и… будешь все время рядом со мной.

Влада долго молчала, обдумывая Костино предложение, и наконец сказала:

— Не вижу причин для отказа. Но учти, ты очень рискуешь.

— Мы очень рискуем, — уточнил Костя.

13

Письма от Влады стали приходить реже. И это было нормально. Во-первых, у нее стало меньше свободного времени — поступил сигнал от маман, а потом и сама Влада подтвердила, что устроилась на работу в одно рекламное агентство. Во-вторых, Кирилл сам стал писать реже, по той же причине — нехватка времени.

Кирилла закрутило, замотало. И прежде всего работа, которая требовала его целиком: и тело, и душу, и мысли. Приходилось пропускать через себя огромный поток информации: что, где, почем.

Кирилл просиживал за компьютером с утра до вечера, просматривая бесконечные колонки цифр со всех бирж мира. И все это нужно было верно оценить и принять решение: что купить, что продать.

Он еще ни разу не ошибся.

Его заметили. У него появились свои клиенты, которые со спокойной душой доверили ему свои деньги — и немалые.

Кирилл поменял квартиру — поближе к Дженни. Но на самом деле (он не хотел себе в этом признаваться) — подальше от Сюзи.

Поменяв квартиру, Кирилл понял, что без машины — труба! Он уже стал подбирать себе сравнительно недорогую, но престижную модель, но тут вмешалась Дженни.

— Можешь ездить пока на моей, — предложила она.

— А как же ты? — Кирилл колебался.

— У меня их три, дорогой, — ответила Дженни.

Вообще Дженни была решительной бабой. Все уик-энды она таскала его по своим знакомым. Поначалу Кирилла принимали с холодком. Но по мере того как шли в гору его дела, отношение к нему менялось, и очень скоро Дженни стали приглашать на вечеринки вместе с Кириллом.

Обычно это были ужины в одном из трех ресторанов с французскими названиями: “Париж”, “Версаль” или “Лафайетт”. Всегда не более шести человек — три пары. Кто платит за эти “пати”, для Кирилла оставалось загадкой: наличными при нем никто никогда не расплачивался.

У Кирилла уже скопилось около двадцати визиток знакомых Дженни, которым она его представила. Там были адвокаты, банкиры, бизнесмены, аристократы, проедающие состояние, нажитое предками. Был главный редактор “Нью-Йорк таймс” и менеджер по связям с общественностью из “Пикчерз бразерс”.