Техасский рейнджер. Клан Аризоны
Шрифт:
В ясные дни — а хмурые дни здесь бывали очень редко — после того, как стихал ветер перед закатом, вокруг маленькой хижины, казалось, воцарялись безмятежная тишина и покой. Обрамленные золотой каймой далекие горы стояли в синей туманной дымке, постепенно угасая по мере наступления темноты. В один из таких мирных и тихих вечеров снизу, из ущелья, поднялся мужчина и сел на пороге двери, выходящей на запад. Этот одинокий наблюдатель волшебных красот заката, вслушивающийся в тишину, был Дьюан. И эта хижина была той самой, где три года назад Дженни выходила его, вернув снова к жизни.
Убийство человека по имени Сэллерс и сложное сочетание обстоятельств, превративших трагедию в неизбывное горе, оставили след, если не изменили полностью привычки и манеры Дьюана. Он выследил Сэллерса и преследовал его за предполагаемое похищение
После этого поединка Дьюан долго лежал на ранчо у своего друга, и когда оправился от раны, которую нанес ему Сэллерс, он навьючил двух лошадей необходимой утварью и припасами и отправился к безымянному ущелью на реке Нуэсес. Здесь он и проводил в уединении долгие томительные месяцы, терзаясь угрызениями совести, мечтая, страдая от ночных призраков и кошмаров.
Ему приходилось немало трудиться, чтобы добывать себе средства к существованию здесь, в этом скалистом безлюдье. И работа, труд помогали ему коротать время. Но он не мог работать постоянно, даже если и находил для себя занятие. И тогда, в минуты безделья и в бессонные ночные часы, его уделом становилась непрекращающая пытка, сущий ад, поражавший его сознание.
Заход солнца и вечерние сумерки приносили ему некоторое умиротворение. Маленькая хижина на краю ущелья, казалось, хранила в себе присутствие Дженни. Не то, чтобы его посещал здесь ее дух, — нет, иначе он поверил бы в ее смерть. Он надеялся, что Дженни не пережила свое второе несчастье, и эта упорная надежда переросла в веру, если не в уверенность. По возвращении сюда, в первый раз после долгого отсутствия переступив порог хижины, он обнаружил в ней все точно так же, как они оставили здесь перед уходом, и даже поблекшую, выцветшую ленточку, которой Дженни перевязывала свои длинные волосы. Ни один бродяга или случайный путник не заглядывали в это уединенное место, что еще более повысило его ценность в глазах у Дьюана.
Странной особенностью его памяти о Дженни являлась свежесть и яркость образов: прошедшие годы, житейские тяготы, смертельная опасность, — ничто не могло заставить их потускнеть, умертвить мысли о том, что могло бы быть, сложись их судьба иначе. Дьюан обладал поразительным даром воображения. Он мог закрыть глаза и представить перед собой Дженни так же четко, как если бы она стояла перед ним во плоти. Целыми часами он вызывал ее образ, мечтая, представляя себе жизнь, которую он не знал до сих пор и не познает теперь никогда. Он видел стройную, изящную фигуру Дженни, старое поношенное коричневое платье, надетое на ней в тот первый раз, когда он впервые увидел ее у Блэнда, ее маленькие ступни в мексиканских сандалиях, ее тонкие руки, огрубевшие от работы, ее округлые плечи, полную шею, ее бледное, печальное, прелестное лицо с огромными темными глазами. Он помнил каждый ее взгляд, брошенный на него, каждое слово, обращенное к нему, каждый жест, касавшийся его. Он думал о ее красоте и нежности, о тех незначительных мелочах, которые впоследствии стали для него доказательством того, что она, должно быть, любила его. И он настраивал себя на мысли об этом, чтобы не думать о ее жизни у Блэнда, о ее бегстве с ним и затем о вторичном ее похищении, потому что такие воспоминания вызывали в нем только горькую и бесполезную боль. Он вынужден был вести постоянную настойчивую борьбу с памятью, потому что она разъедала его сердце.
Сидя у двери с широко раскрытыми невидящими глазами, он мечтал о доме, о своей седой матери. Он представлял себе прежнюю домашнюю жизнь, приукрашенную и наполненную новыми лицами и новыми радостями, и себя самого, как неотъемлемую часть этой жизни. Но в конце концов, как неизбежная реакция на возвращение к горькой и печальной действительности, из сердца его неизменно вырывался
Но они не лежали мирно в могилах и не оставляли его в покое.
Толпа призраков появлялась из сумеречных теней и, окружая его, провожала к постели.
Когда Дьюан стремился уйти от преследователей или был поглощен поисками следов, непрерывная деятельность, постоянные тяготы и утомление приносили ему желанный сон. Но здесь, в своем укромном убежище, но мере того, как уходили дни за днями, он постепенно стал все меньше нуждаться во сне и отдыхе; зато мозг его стал более активным. Мало-помалу призраки приобрели над ним реальную власть и, в конце концов, если бы не спасительная сила его воспоминаний, овладели бы им целиком.
Сколько раз убеждал он себя: «Я разумный человек. Я не сумасшедший. Я полностью отдаю себе отчет в своих делах и поступках. Все это — воображение, мираж, порождение нечистой совести. У меня нет ни работы, ни занятий, ни идеала, ни надежды, — вот мой разум и переполняют различные образы, И это образы тех людей, естественно, с которыми я имел дело. Я не могу из забыть. Они возвращаются ко мне, час за часом. И когда мой измученный рассудок ослабевает, тогда, возможно, я становлюсь не в своем уме, пока воображение не утомится настолько, что позволит мне уснуть…»
Так рассуждал он, лежа в своем уютном укрытии. Небо над обрывистыми стенами каньонов было усеяно яркими звездами, мертвенный, призрачный свет которых заливал безлюдную пустыню, расстилая угольно-черные тени у подножья скал. Мириады насекомых трещали, звенели, жужжали и издавали непрерывные монотонные трели и рулады. Ручеек тихо плескался в своем каменистом ложе. Откуда-то из глубины ущелья донеслось печальное уханье совы. С того момента, как он лег, закончив свои дневные дела, все это нависло над ним огромным гнетущим покровом одиночества. Хотя, в сущности, все в этих звуках и в окружающем его мире прямо противоречило одиночеству.
И он не в состоянии был избавиться от мыслей точно так же, как не мог дотянуться до холодной яркой звезды.
Он думал о том, сколько изгнанников подобно ему лежат сейчас под этим усыпанным звездами бархатным небом на протяжении всех пятнадцати тысяч миль дикой страны между Эль Пасо и устьем реки. Бескрайняя, безлюдная территория — убежище для людей, отверженных обществом. Где-то он слышал или читал, будто техасские рейнджеры ведут книгу учета с именами и описанием всех беглецов от закона, — три тысячи известных преступников! Но это число не составляло и половины огромной армии несчастных нарушителей правопорядка, собравшихся сюда со всех штатов! Дьюан переезжал из лагеря в лагерь, из притона в притон, из убежища в убежище, и он хорошо знал этих людей. Большинство были безнадежными негодяями и преступниками; некоторые бежали сюда после того, как отомстили своему обидчику; немало попадалось и просто ничтожных бродяг; но среди них временами встречались и по-своему честные, порядочные люди, не совсем утраченные еще для человечности и добра.