Техногнозис: миф, магия и мистицизм в информационную эпоху
Шрифт:
Царь Тамуз решил, что его подданным будет лучше без этого преобразования. Предвосхитив замечание Маршалла Маклюэна о том, что новые технологии отбирают у нас ровно столько же, сколько дают, Тамуз понимал, что письмо в конечном итоге разрушит память, сделав ее зависимой от внешних средств. Если сравнивать воспоминания современного человека с великими бардами былого, едва ли мы оспорим его. Более важным является то, что Тамуз боялся, что письмо размоет устный контекст обучения, позволив знанию просочиться из замкнутой системы «учитель — ученик» и попасть в руки неподготовленного. Потребители книг будут подражать мудрецам, распространяя поверхностную подделку вместо сути.
Нет ни грана иронии в том, что Платон молчаливо поддерживает Тамуза, и вы можете найти «Федра» в философской секции вашего местного книжного магазина. Множество ученых продемонстрировали, что сама философия Платона — эта архитектура, в некотором
Алфавит возник не на пустом месте. Ко времени его изобретения, приблизительно в XV веке до н. э., люди уже тысячелетиями пользовались различными формами письма. И если мы примем во внимание семиотическую идею о том, что человеческая мысль рождается среди знаков, начертанных в пространстве, можно сказать, что письмо возникло в тот самый момент, когда мы уже с полным основанием могли бы говорить о сознании наших маленьких волосатых предшественников как о человеческом. Но даже в соответствии с этим сценарием первые люди не были первыми, кто высек знаки на челе природы. Сама природа предоставила нам примеры первого текста: полет птичьей стаи, скелет, отпечаток лапы зверя уже наделены и оживлены смыслом. С развитием воображения мы начали воспроизводить то, что увидели, рисовать отдельные предметы и узоры на стенах пещер и скалах. Эти изображения были виртуальными следами мира, который повсюду поглощал нас, и в конечном счете эти следы развились в пиктографическое письмо, картинки, предшествовавшие иероглифам.
Не все из ранних служебных символов человечества были чувственным визуальным отражением окружающего мира. Натуралистические изображения, созданные палеолитическими людьми, часто чередовались с совершенно абстрактными образами. Примерно 20 000 лет назад, когда люди впервые начали изготовлять пузатые фигурки богинь, в Южной Европе стали появляться странные палочки. Сделанные из кости или рога, эти палочки были снабжены канавками и похожими на точки углублениями. Хотя эти нарезки никогда не считались письмом, они, по-видимому, представляют собой дискретную цифровую систему кодирования данных. В конце концов кто-то откопал палочку, подтверждающую это предположение: шестьдесят отметок на кости функционировали как лунный календарь, охватывающий период семи с половиной месяцев. Хотя палочки были сделаны в эпоху, когда наше сознание вроде бы было заперто в анимистической матрице зачарованной природы, они демонстрируют растущую способность к абстрагированию, символической деятельности и разделению природных токов. Эти лунные палочки, возможно, наша первая информационная технология.
Первое настоящее письмо было напичкано данными. Около 6000 лет назад в храмовых записях Месопотамии появились первые простые пиктограммы. Эти знаки были похожи на вещи, с которыми приходилось иметь дело жрецам, то есть на обыкновенную собственность храма: коров и корзины с зерном. В III тысячелетии до н. э. шумеры ввели в обиход глиняные таблички и тростниковое стило, в результате чего им пришлось обходиться без кривых линий и письмо стало более абстрактным. В тоже время параллельно развивающиеся системы письма, такие как египетские иероглифы, сохраняли визуальную привязку к чувственному миру и были полны изображениями животных, растений и текущей воды. Отчасти по этим причинам египетское письмо сохранило значительную часть анимистической магии, свойственной архаичному восприятию. Подобно многим древним людям, египтяне верили, что имя несет в себе сущность вещи, но они также верили, что эта сверхъестественная сила живет в самих надписях — так что spelling (прочтение слова) по сути равен spell (заклинанию). В одном древнем тексте речь идет о том, что верховный жрец Сетне-Хамваса растворил один из оккультных текстов Тота в пиве, а затем выпил его, чтобы принять в себя мудрость бога.
Хотя раннее письмо было достаточно могущественным для того, чтобы кодировать тщательно проработанные мифы, ему не хватало информационной емкости, чтобы запечатлевать звуки человеческого голоса — эти знаки были немыми, подобно дорожным знакам или иконам. Но в Месопотамии и Египте пиктографическое письмо постепенно стало смешиваться с фонетическими знаками: знаками, которые денотировали звуки разговорного языка, а не просто слова, идеи или предметы. Машина письма начала симулировать человеческую речь. В итоге в XV веке до н. э., за несколько веков до того, как Моисей вывел свой народ из Египта, этот самый народ, семиты, жившие тогда в южном Синае, совершили один из поистине революционных прорывов в истории медиа, который вывел обороты машины письма на новый уровень, подаривший ей могущество и контроль, — уровень фонетической фиксации и визуальной абстракции. Они изобрели алфавит. При помощи ограниченного набора букв алфавит дал возможность схватывать ускользающий поток устной речи (хотя он и позволял первоначально фиксировать только согласные буквы). Алфавит был в высшей степени практичным кодом. Кроме того, что его было легко выучить, он позволял использовать один и тот же набор букв для того, чтобы записывать слова различных языков. Финикийские торговцы, бороздившие Восточное Средиземноморье, сразу поняли удобство алфавита и разнесли эти говорящие закорючки по всему древнему миру, будто вирус. В VIII веке до н. э. финикийские корабли занесли алфавит в Грецию.
Инфекция прогрессировала медленно, и до эпохи Платона алфавит не проникал в элиту общества. Философ, родившийся в 428 году, принадлежал первому поколению мальчиков, которых систематически обучали чтению. Он был просто обречен на то, чтобы создать одно из самых популярных метафизических учений своего времени — учение, которое необратимо повлияло на рационализм, религию и мистицизм западного мира: теорию форм. Платон утверждал, что иной мир существует за границами потока времени и грубой материи, которую мы воспринимаем своими органами чувств. Этот иной мир — чистое и безвременное царство совершенных идей, а вещи чувственного мира, воспринимаемые нами, — всего лишь поблекшие ксерокопии этих идеальных форм. В своей знаменитой аллегории Платон писал, что мы подобны людям, прикованным в пещере спиной к свету. Мы не можем видеть предметы, тени от которых падают на стену перед нами. Вместо этого нам приходится иметь дело с их мерцающими бесплотными отражениями. Цель философа — отвернуться от этих соблазнительных симулякров и жить и думать в согласии с этим умозрительным царством форм, царством подлинного знания, которое открывает себя через работу разума.
В «Предисловии» к Платону ученый Эрик Хэвлок утверждает, что царство форм, возможно, само открылось Платону через посредство алфавита. Хэвлок указывает, что этимологическая основа слова идея, которая также дала нам слово видео, имела значение «вид». Хэвлок считает, что Платон рассматривал свои формы как аналог видимых форм, не просто совершенных фигур геометрии, но видимых форм алфавита. Подобно буквам, платоновские идеи были неподвижны, изолированы и освобождены от теплоты или других вторичных качеств. Они лежали за порогом мира, который можно пощупать. Как отмечает Дэвид Эбрам, «буквы и написанные слова, которые они представляли, не подчинялись росту и распаду, пертурбациям и циклическим изменениям, свойственным прочим видимым вещам; они будто парили в странном, лишенном времени измерении»14. Эбрам также отмечает, что греческий алфавит был первой машиной письма, позволявшей записывать гласные. Этот факт завершил технологическую колонизацию говорящего мира. Абстрактная форма победила запечатленный смысл. Анимизм оракулов, проявившись раз в иероглифах, умер, и греки стали связывать истину с тем, что было вечным, бесплотным и записанным.
Информационная технология может, таким образом, формировать матрицу переворота, совершенного в Греции. Обладая сознанием, частично переформатированным алфавитной грамотностью, греческие философы-рационалисты, последовавшие за Платоном, были способны отделить свои мысли от текучей поверхности материального мира. Природа стала безличным и объективным царством, которое можно препарировать и анализировать для извлечения рациональных и всеобщих законов, основанных на причинно-следственном объяснении. Демокрит, современник Платона, был первым, кто утверждал, что кажущееся целостным полотно космоса соткано из отдельных атомов. Вряд ли является чистым совпадением и то, что Демокрит сравнивал эти атомные структуры со способом составления написанных слов из букв алфавита.
Власть и знание, которые освободил основанный на грамоте рационализм, были необычайными. Они проложили, пусть и опосредованно, путь европейскому триумфу науки и техники. Однако, подобно всем могущественным технологиям, полезный инструмент Тота трансформировал своего пользователя. Ибо, будучи однажды даже отчасти интериоризованной, машина письма стала служить как самым абстрактным, так и наиболее интимным из всех зеркал. Держа это в уме (в буквальном смысле), человеческое «я» может отражать само себя, оттачивая скальпель интроспекции и противопоставляя себя внешнему миру. Маршалл Маклюэн утверждал: «Алфавит разорвал заколдованный круг и разрушил ремонирующую магии родоплеменного мира, превратив цельного человека в агломерат специализированных и психически ущербных индивидуумов, единиц, функционирующих в мире линейного времени и евклидова пространства»15.