Техподдержка
Шрифт:
Ты же мне гостей озадачишь до икоты, сказал Тёмкин.
Если гости из «Рособоронтеха» испугаются моих тонтон-макутов, значит, этот рособоронтех сломался, несите следующий, парировал Вася.
Тёмкин хмыкнул – и разрешил.
Только чур, сказал, не околачивать. Груша казенная, за нее валютой плачено, она по описи проходит. Как лицо материально ответственное – не позволю бить прикладами собственность Министерства иностранных дел Российской Федерации. Пускай трясут дерево. Затрахаются точно, я гарантирую это.
Вы за кого меня принимаете, босс, возмутился Вася. Чтобы я позволил стучать
Тут как раз гости нарисовались, свеженькие после душа.
Васиных охранников они уже мельком видели на аэродроме, но там эти экзоты скромно прятались в джипе сопровождения. Наверное, чтобы не возбуждать на подвиги солдат, коих набежало к самолету видимо-невидимо, и у каждого палец на спуске. А тут, на дворе консульства, ребята явили себя в полный рост.
Охранники носили темные очки, сланцы и длинные черные плащи. И умопомрачительные семейные трусы в дикую розочку. Татуировки не в счет.
Ну просто образцовые маньяки-каннибалы.
Пилот Олег Ломакин объездил по работе полмира, всякое повидал – и даже глазом не моргнул. Зато у Лехи Филимонова (двадцать пять лет, образование высшее, русский, холост, первая самостоятельная командировка) челюсть отвисла, хоть руками подбирай.
Тёмкин объяснил вполголоса: сланцы – потому что жарко, трусы – потому что с территории консульства без трусов выгонят, а очки и плащи – Негр Вася придумал. Так страшнее.
Леха понимающе хихикнул: ну да, те еще пугала огородные… Осушил стакан, снова покосился на «тонтон-макутов» – и тут его, как говорится, «торкнуло». Он вдруг понял: вот она, африканская экзотика в химически чистом виде. Опасаешься гиен и крокодилов? Ты вон кого бойся. Эти два здоровенных клоуна всех тут убьют и не почешутся.
Они и правда были страшные. И с каждой новой порцией джин-тоника казались всё страшней.
Еще час назад, за обедом, Леха чувствовал себя распрекрасно и не боялся ничего на свете, а тут на тебе. Вроде хорошо сидим, но на душе скребут кошки. В таком состоянии, между опьянением и окосением, некоторые становятся агрессивны, другие сентиментальны, третьи брюзжат… а беднягу Филимонова, измученного борьбой с идиотизмом почти до нервного истощения, повело на панику. Как человек, пьющий редко и помалу, он не был к этому готов и просто не понимал, что с ним творится. Другой на его месте жахнул бы залпом сто граммов чистого – и либо в пляс, либо под стол, – но Леха так не умел.
А поводов бояться у него хватало.
Леха устал. Нервы расшатались еще дома, пока он готовился к нежеланной командировке в самую нелепую страну Африки. И теперь его пугало изделие, сляпанное в качестве прототипа двадцать лет назад; пугала сама идея спихнуть это хреново чудо техники по дешевке неграм; вдобавок, как руководитель группы и ответственный за исход миссии, он ждал подлянки от эксперта Филимонова, которому была внове роль «продающего». Отдельно Леху пугала дальнейшая судьба эксперта Филимонова, буде тот не справится. На то, что судьба перестанет улыбаться раз и навсегда, ему начальник отдела намекнул вполне прозрачно…
Леха заглянул в стакан.
Выпивка еще не пугала, и на том спасибо.
– Вон там, через дорогу наискосок, американское консульство, – сказал Тёмкин. – Мы обычно, когда вечером сидим у бассейна и пьем джин, разворачиваем колонки в ту сторону и врубаем гимн Советского Союза. А потом «Не валяй дурака, Америка». Чисто по-соседски, чтобы им не скучно было.
Они сидели у бассейна и пили джин. Играла тихая музыка. Леха оглянулся на колонки, прикинул мощность аудиосистемы и подумал, что американцы точно не скучают тут.
– Одно слово – дипломаты, – сказал Вася. – Мастера тонких намеков, виртуозы недомолвок, жрецы божка Исподтишка. А могли бы и кирпичом в окно!..
– Кирпич был на прошлой неделе. Так и не узнали, кто?..
– Уж точно не наши дипломаты. То есть я бы на их месте обязательно попробовал, но будем справедливы, все-таки далековато. От Министерства иностранных дел до американского консульства метров триста по прямой. Думаю, они бы даже с крыши не добросили, кишка у них тонка.
Тёмкин покачал головой и не стал комментировать это заявление. Посмотрел, у всех ли налито, заметил, как Леха глядит на аппаратуру, и усмехнулся.
– Извините, друзья мои, сегодня шуметь не станем. Все знают, что мы принимаем гостей из Москвы, и приехал огромный ящик, который под усиленной охраной увезли на полигон… У наших соседей выдался на редкость хлопотный день – уже сообщили в свои разведцентры, сидят, как на иголках, ждут указаний. Не будем усугублять.
– Интересно, они сумели заснять выгрузку? – задумался вслух Ломакин.
– Только не выгрузку. На аэродроме контрразведка лютует. Но транспортировку – обязательно. А что?..
– Нет-нет, – сказал Ломакин. – Пускай снимают. Нам не жалко.
Вася то ли фыркнул, то ли хрюкнул. Он при выгрузке присутствовал. Увидав ящик с изделием и заметив надпись на его борту, Вася сначала широко открыл рот, потом долго и с чувством ржал, потом слегка поаплодировал. А когда принимавший изделие майор спросил, что тут смешного, – ответил: это чисто русский юмор, надо понимать их культуру, я-то понимаю, но вам даже не попытаюсь объяснить.
– Я чего-то не знаю? – Тёмкин покосился на Васю. – Мне готовиться к проблемам?
Специально для консула, на случай, если Москва спросит, как долетела наша коробочка, – не одним же американским шпионам мы прислали хлопот полон рот, свои тоже обязаны суетиться, а в идеале затрахаться, – Вася дважды сфотографировал груз, но оба раза с торца, чтобы надпись не попала в кадр.
– Ерунда. За сценой бьют в набат по случаю пожара, начавшегося уже давно.
Тёмкин негромко зарычал, выражая неудовольствие: просил же обойтись без цитат. Прозвучало внушительно. Голос у него был под стать внешности, глубокий и мощный. И оделся консул на вечерние посиделки у бассейна как старый солдат, которому всё осточертело еще в прошлом тысячелетии: камуфляжные штаны и футболка цвета хаки со значком Скаутов Селуса. Чем знамениты скауты и кто есть Селус, Леха понятия не имел, но ему Ломакин шепнул – гляди-ка! – с такой уважительной интонацией, что стало ясно: люди знали свое дело. А Тёмкин знал этих людей.