Текодонт
Шрифт:
Здесь драться не с кем. Здесь нужно думать, очень много думать. И мало быть просто умным, иначе без толку разведешь руками и утешишь себя мыслью, что против ветра не плюют. Разве что случай, везение? Столько везения не бывает, негде достать. Изволь сначала доказать, что эти люди почти живы. И кому? Администрации заповедника? Пескавин зашипел сквозь стиснутые зубы. Этой мрази ничего доказывать не нужно, сами прекрасно знают, недаром институт отгрохали, вместо ответа просто наведут справки – и привет. Гостеприимны, улыбчиво скалятся и даже почти согласны, что выставка мертвецов – это немного аморально, ну и что с того? А туристский бум, а отели, а лучшее на Тверди обслуживание, гордость Системы Общественного Блага? А то, что признаков обмена веществ у мумий не обнаружено? Эксперты
Что еще, подумал Пескавин. Не шум, так вой поднять? Я сам как доказательство? Чушь лезет в голову. Из оборонного центра ничего не вытрясешь, а потом выяснится, что «доказательство» числится в розыске на шести планетах. И не нужно ничего доказывать, не нужен мне шум, а если честно, то и мумии мне не нужны, слишком их много, а нужна мне только одна. Вот так. И глупо внушать себе благородство, которого сроду не было – откуда ему взяться, – и глупо корчить из себя пророка и заранее пыжиться. Хорош пророк с уголовным прошлым – этакий радеющий обо всех мессия, со всех сторон положительный…
Так. Что у нас еще? Еще, кажется, есть какие-то чахлые организации, какие-то общества веры в кого-то, воюющие с заповедником по религиозным мотивам. Совсем не то. Пока эти моралисты чего-то добьются, ломтики успеют растащить половину заповедника.
Значит, вернуться, понял Пескавин. Только это. Вернуться и взять мамин пальчик. Он представил себе, как это будет, и зажмурился. Его передернуло. Да, мама, я подойду к тебе и буду стараться ни о чем не думать, иначе у меня ничего не получится, подойду, как вор, и возьму палец. И это я тоже не забуду никогда. Если повезет, доберусь до оборонного центра. Сдамся. На коленях буду ползать… Он перевел дух. И еще… Матери нужен сын, а не Текодонт. Значит, еще один пальчик – у сына, у шестилетнего Пескавина, и пусть сын растет, не зная, кто такие текодонты…
– Встать! – скомандовали сзади.
«Это кому? Мне?!»
Он ошарашенно вскочил и оглянулся. Совсем близко, шагах в пяти за его спиной, растопырив ноги для упора и наставив карабин, стоял охранник. Кажется, это был молодой парень, детина с круглыми розовыми щеками. Наверное, недавно в охране и не упустит случая отличиться. Под краем низко надвинутой каски на Пескавина смотрели внимательные глаза. Дергаться не стоило.
– Оружие, добычу – на снег! Живо!
Пескавин зло усмехнулся: «Добычу!» Он не спеша опорожнял карманы и все, что в них было, кидал охраннику под ноги. Охраннику это не нравилось, он морщился и иногда странно дергал лицом, но молчал. «Боится, – подумал Пескавин, – все они боятся…» Его рука скользнула во внутренний карман. Ему еще не приходилось убивать человека, но сейчас он был готов это сделать. Одно движение кистью – и стилет влетит охраннику под край каски раньше, чем тот успеет выстрелить, а потом прыжок в сторону – и добить, если еще жив… Но стилета нет, отобрали ломтики.
Может быть, это к лучшему.
– Руки за голову, – скомандовал охранник. – Марш!
Комната, куда его втолкнули, оказалась мала и темна, половину ее занимал гигантский письменный стол, и в первый момент Пескавин решил, что, кроме стола с единственным исчерканным листком посередине, в комнате никого нет, но тут же понял, что ошибся, потому что сзади уже не покрикивали и не пинали в спину, а только старательно сопели над ухом. Он скосил глаза. Охранник ел глазами начальство, и Пескавин проследил за его взглядом. Есть было что. Оконный проем занимала туша, не оставляющая никаких сомнений в том, кто здесь начальник охраны заповедника, а кто наглец, ворвавшийся без стука с риском получить дисциплинарное взыскание. Под затылком туши, хранящем в ежике жестких волос след фуражки, растекалась по воротнику розовая шея. Туша стояла лицом к окну, глубоко засунув руки в карманы, отчего штанины со скромным капитанским кантом поддернулись и съежились гармошкой, а лоснящийся зад брюк отвис и не соответствовал замыслу природы. За окном не было видно ничего, кроме падающего снега. Охранник над ухом засопел громче и вдруг неожиданно тонко кашлянул. В ухе заложило, и Пескавин потянулся было поковырять в нем пальцем, но по руке ему немедленно треснули, а самого вытолкнули вперед. Начальник охраны вздрогнул и, отворотясь от окна, строго посмотрел на вошедших.
– Снег, – сказал он сурово. – Хорошо. Падает и падает. – Он с усилием вытянул руки из карманов, и карманы у него вывернулись наружу. На пол посыпалась начинка: кипа мятых бланков, перехваченная резинкой, дамский перстень-компьютер, несвежий носовой платок, шоколадная конфета, какой-то неопределенный сор, пачка зубочисток, рассеявшихся при падении… Охранник, выскочив из-за спины Пескавина, оттолкнул его в сторону и кинулся собирать рассыпанное. Начальник охраны смотрел на него в глубокой задумчивости. Его шея, задушенная воротником, быстро приобретала багровый цвет.
– Вы зачем? – рявкнул он в пространство между Пескавиным и охранником. – Вы кто? Я спрашиваю!
Пескавин открыл рот, не зная, что ответить, и закрыл, не желая отвечать, а охранник уже стоял в струнку, зажав в руках собранные предметы. Выкатывая глаза, он прокричал:
– Третьего взвода рядовой Хурц, господин капитан!
– Вы! – закричал начальник охраны, свирепея на глазах. – Вы что, я спрашиваю? А? Руки по швам!
Рядовой Хурц выполнил приказание, отчего собранные было предметы снова покатились по полу.
– Это что? – кричал начальник охраны. – Это что, я вас спрашиваю, рядовой! Будет когда-нибудь порядок у вас в третьем взводе? Молчать, вы этого знать не можете. Почему, я вас спрашиваю, задержанный, которого я видел из окна, как вы вели, до сих пор не здесь? Карцера захотели, рядовой? Ма-алчать! – Пескавин с изумлением смотрел на брызжущего слюной начальника охраны, а тот все багровел, все раздувался, словно готовясь взорваться с максимальным фугасным эффектом, и орал:
– Что «господин капитан»? Вы не господин капитан, вы рядовой, а потому – ма-алчать! Это что у вас на полу? Бардак у вас на полу. Где задержанный? Немедленно ко мне сюда задержанного! Марш!
Охранник очумело козырнул и выскочил за дверь. Какое-то время до слуха доносился удаляющийся топот, потом его не стало слышно. Начальник охраны замолчал и стал как-то меньше ростом. Он отошел от окна, впустив в комнату свет снаружи, тщательно заправил карманы на полагающееся им место, поддернул брюки у колен и, опустившись на корточки, принялся собирать вещи. «Помогите», – буркнул он, покосившись на Пескавина. Его лицо и шея шли красными пятнами.
В оперетту его, думал Пескавин, собирая зубочистки. Сказал бы кто, что здесь такой процветающий идиотизм, – не поверил бы. Приходи и бери голыми руками. Он сдул пыль с зубочисток и высыпал их на стол. Бред какой-то. Неужели вырвусь? Или прав блажной Детка, уверяя, что у человека есть право на чудо? Один-то раз он оказался прав…
В голове стучало. Начальник охраны выпрямился и перевел дух. На его лице обозначилась мучительная работа мысли.
– Здравствуйте, – сказал он, вытирая шею. – Э-э… вы давно здесь?
– Где? – не понял Пескавин.
– Ну-у… на Тверди. Я, например, здесь родился.
– Я тоже.
– Н-да, – сказала туша. – И… и что?
– И все, – сказал Пескавин.
Возникла томительная неловкость. От непомерного напряжения начальник охраны снова начал багроветь.
– Чем обязан? – спросил он наконец. – Здесь посторонним находиться запрещается. Для вас я мог бы сделать исключение, вы мне сразу понравились, но сейчас сюда приведут задержанного, так что никак э-э… не могу быть вам полезен. При всем уважении к вам – не могу. Да. Приходите в приемный день, это завтра, договорились?