Тексты 97-07

Сурков Владислав

мы пока не наблюдаем эффективного самоуправления в самых верхах нашего общества. Как только властную вертикаль выдергивают из общества, высший класс, такой прекрасный и самодовольный, рассыпается в одну секунду.

Так было и при царе, и это, к сожалению, можно наблюдать и в наше время.

Пока наша элита не будет способна к самоорганизации, мы всегда будем испытывать некоторое чрезмерное присутствие государства в нашей повседневной жизни. Чтобы это присутствие, не всегда приятное, минимизировать, мы просто должны больше решать сами, и не путем всяких хулиганских выходок, а просто планомерной работой в рамках демократических процедур. Демократия versus революция, демократическое

развитие вместо революционно-реакционных судорог. Без кризисов развития не бывает, но мы вполне можем и должны жить дальше без революционных крайностей.

В демократическом обществе все его институты и ответственные структуры должны ежедневно учитывать потенциальную опасность отклонения от нормального пути развития. Я, естественно, говорю не только о власти, может, даже не столько о ней. Стабильность общественного организма определяется сбалансированностью, подвижностью и гибкостью всех его частей.

При этом есть разрыв между богатством и бедностью, есть разные, иногда полярные представления о решении проблем, есть специфика нашей национальной политической культуры, есть неусвоенность, на мой взгляд, и некоторых демократических практик. Много чего нам еще недостает. Но политическая гигиена, профилактика экстремизма, социальная справедливость, свободные выборы обеспечат здоровый образ общественной жизни. Думаю, что мы с вами должны вместе к этому стремиться.

ИСТОРИЯ НЕ ПОВТОРЯЕТСЯ[5]

Рузвельт удержал Америку от сползания к социализму и от катастрофических социальных потрясений. И хотя он любил учреждать самые разнообразные административные структуры и выступал за вмешательство государства в экономическую и социальную сферы, он и здесь чувствовал предел этого вмешательства и не отступил от демократии.

Спасибо за возможность высказаться. Франклину Рузвельту – сто двадцать пять. Хороший повод порассуждать о демократии.

Я не верю в способность истории повторяться. Да, в США 1930-х годов было примерно такое же количество населения, как и в нынешней России. Да, экономический спад в США в конце 1920-х был почти двукратным – Россия в начале 1990-х также потеряла примерно половину экономического потенциала. Да, с 1929 по 1932 год доход на душу населения в США снизился почти вдвое, а количество безработных выросло до 30 млн. человек. В России в начале 1990-х от 30 до 50% населения говорили о себе, что живут в бедности. Да, в свое время Франклин Рузвельт, как и Владимир Путин сегодня, должен был централизовать и укреплять административное управление и в максимальной степени использовать ресурс президентской власти, данный ему конституцией, для преодоления кризиса. И все же Америка 1930-х – не Россия 1990-х и 2000-х. И, конечно, история не

повторяется. Но идеи и эмоции, приводящие в движение наше общество сегодня, удивительно созвучны идеям и эмоциям эпохи Рузвельта.

За десять лет до рождения Франклина Рузвельта по США разъезжал с лекциями популярный писатель и священник Рассел Консуэлл, утверждавший, что «число бедняков, кому можно посочувствовать, очень невелико. Сочувствовать тому, кого Господь наказал за его грехи, неправильно. В Штатах нет ни одного бедняка, который стал таковым не в силу собственных недостатков». Такова была мораль эпохи баронов-разбойников.

Но в 1933 году к власти в США пришел человек, убежденный, что основой демократии является стремление к справедливости для всех, что свобода от нужды и свобода от страха не менее важны, чем свобода слова и религии. Что экономическая свобода не противопоставлена всеобщему благосостоянию, а, наоборот, подразумевает его, поскольку «бедные люди не свободны». Что упрощенческая теория, гласящая: чем меньше правительства, тем больше свободы, неверна и аморальна.

Он

пришел к власти в период депрессии, когда, по словам его предшественника Герберта Кларка Гувера, «наибольшей проблемой было состояние общественного сознания, в котором дегенеративное видение будущего принимало угрожающие размеры». Когда пресса и финансы почти полностью контролировались безответственными и эгоистическими олигархическими группами, полагавшими, что демократия существует только для них и что ее блага не обязательно должны быть доступны большинству людей.

Рузвельт определял своих противников так: «финансовые монополии, спекулятивный капитал, безудержные банковские дельцы». Он говорил, что «привилегированные принцы новых экономических династий, жаждущие власти, стремятся захватить контроль над правительством. Они создали новый деспотизм под вывеской легальных санкций. Они жалуются, что мы стремимся сокрушить базовые установления. На самом деле они боятся, что мы лишим их власти».

Но борьба Рузвельта с олигархией не должна вводить в заблуждение относительно его взглядов на экономическую свободу и на предпринимательское сословие как таковое.

Он считал свободное предпринимательство и коммерцию естественным источником развития и процветания американского общества. Просто он верил, что социальная ответственность бизнеса выгодна самому бизнесу и что капитал не вправе узурпировать демократическую власть.

Олигархия контратаковала. Рузвельта травила пресса, его обзывали красным, коммунистом и даже Сталиным. В одной из статей того времени читаем: «Историки будущего с недоумением воззрятся на эту фантастическую ненависть к президенту, которой сегодня охвачен правящий класс Америки». Странно, что эта ненависть исходила от тех, «чьи доходы были восстановлены в результате реформ Рузвельта после биржевого краха и в условиях весьма мягкой налоговой системы».

Одновременно с другого фланга на Рузвельта накатывала гигантская волна прокоммунистических экстремистских настроений. Масса бедняков, возглавляемых демагогами при сочувствии влиятельных интеллектуалов, оправдывала движение к революции и социализму. Писатель Эдмунд Уилсон именовал СССР «моральной вершиной мира, где свет никогда не иссякнет», а Скотт Фицджеральд полагал, что «необходимо работать в рядах коммунистической партии».

Рузвельт удержал Америку от сползания к социализму и от катастрофических социальных потрясений. И хотя он любил учреждать самые разнообразные административные структуры и выступал за вмешательство государства в экономическую и социальную сферы, он и здесь чувствовал предел этого вмешательства и не отступил от демократии.

На мой взгляд, Рузвельт стал олицетворением высшей власти народа, власти в духе американской конституции, власти не отчуждаемой, не присваиваемой большими деньгами и большими начальниками, олигархией и бюрократией. Он сам был такой властью, которая стремилась к свободе и справедливости для всех, поощряя сильных и защищая слабых.

Основанными на ценностях свободы и справедливости хотел видеть Рузвельт и международные отношения. Личная свобода и национальный суверенитет для него взаимосвязаны. Вот слова, сказанные им осенью 1941 года: «Свободные люди крепко стоят против покушений на их демократию, их суверенитет, их свободу». В связи с претензиями отдельных держав на мировое господство он замечал тогда же, что «мир станет более жалким и опасным местом для жизни, если он будет находиться под контролем немногих». Он не только воевал со странами Оси, но и призывал своего союзника и друга Уинстона Черчилля дать независимость Индии, чем чрезвычайно его раздражал. Рузвельт полагал, что справедливый мир возможен как объединение свободных наций. Мы сегодня думаем так же.