Тела в Бедламе
Шрифт:
Я остановил свой красавец «кадиллак» — с откидным верхом и обалденного желтого цвета — на противоположной от апартамент-отеля «Спартак» стороне улицы. Нервничая, я выкурил сигарету и небрежно швырнул окурок в сторону ухоженного газона возле клуба «Уилшир-кантри».
Поднявшись в свою квартиру на втором этаже, я зажег лампу на письменном столе и подошел к рыбкам. Когда они привыкли к свету, я включил верхний свет. Удивительно привлекательные существа эти тропические рыбки всех цветов радуги. Красные, голубые, полосатые, пятнистые, одни побольше,
Мне нравятся рыбки. В аквариумах они родятся, вырастают, занимаются любовью по-рыбьи и умирают на моих глазах. Иногда они даже убивают друг друга, как люди. Все же они умнее людей, потому что не устраивают войн и других крупных побоищ.
Я отвернулся от расслабляющего рыбьего мирка, и меня тут же поманила моя неотразимая «Амелия» — ослепительная обнаженная, висящая над моим фальшивым камином.
Погрузившись в глубокое кожаное кресло — мое любимое место отдыха — и закинув ноги на один из трех пуфов, разбросанных по моей гостиной, я стал размышлять о перерезанном горле Брэйна, о блузке с низким вырезом у «Серебряной маски» и о трех с лишним сотнях человек в маскарадных костюмах, любой из которых мог совершить убийство.
Единственное, в чем я был уверен, — это не я его совершил. Я — частный сыщик, и это дело разбередило мое профессиональное любопытство. Однако важнее всего был факт, что я ударил будущего покойника. Хуже того, меня охватило предчувствие, что не будет мне удачи, пока я не раскручу это дело об убийстве и не выйду из него с честью. Вероятно, в глазах многих людей кино и многих полицейских я был самым главным подозреваемым из всех подозреваемых. Я оказался в непривычном, совершенно новом для меня положении — на крючке, и жаждал освободиться от этого ощущения как можно быстрее.
Кто же и почему это сделал? Меня интересовали, естественно, мотив, возможность, средства и все остальное. Кинжал был орудием преступления. Тут все просто. Но кто из толпы мужчин и женщин перерезал горло Брэйну? И почему он — или она — сделал это? Брэйн, судя по всему, заслуживал смерти. Возможно, однако… Забудь про это, Скотт. Завтра тебе предстоит трудный день.
Я встал, прошел в спальню, снял мундир конного полицейского и повесил в шкаф. Намыливаясь в ванной, я раздумывал о вечеринке и особенно о прелестной девушке в серебряной маске и юбке с обручами.
Она меня интересовала, но я никак не мог сообразить, каким образом она оказалась замешанной в этой передряге и почему сбежала. Я так ни до чего и не додумался, когда забрался под свежую простыню и постарался заснуть. Еще некоторое время я лежал и размышлял о девушке, сожалея, что так и не узнал, кто она, куда исчезла и насколько замешана в убийстве. Красивая, с прекрасной фигурой. К тому же она казалась забавной. Так что мне очень хотелось познакомиться поближе с маленькой «Серебряной маской».
Но тут я вспомнил жуткое горло Брэйна.
Глава 4
Я проснулся, когда один за другим прозвонили два будильника. Утро было свежим и ясным. Я же чувствовал себя паршиво, голова раскалывалась.
Со стоном я выпростал ноги из-под простыни и опустил их на черный ковер, ощущая отвратительный вкус во рту. Гадкий, смердящий мир. Утро.
Я заполз в кухоньку, поставил кофе и сунул хлеб в тостер. Придется позавтракать, Скотт. Без шуток.
Утро как утро. Кошмарное. Утра вообще все кошмарные, но сегодняшнее было хуже обычного. Я не отношусь к тем ненормальным, которые по утрам вскакивают с постели, бегают рысцой по комнате, распахивают окна, высовывают голову наружу и глубоко дышат.
Я еле дышал.
Поджаренные хлебцы с ревом выскочили из тостера, а кофе забулькал в металлическом кофейнике, как лава. Я налил кофе, намазал тост маслом и… вдруг вспомнил подробности вчерашней вечеринки.
Кофе я вылил в раковину, тост бросил в мусорное ведро и сказал себе: ни фига.
Еще не было десяти, когда я приехал в управление полиции Лос-Анджелеса и поднялся в отдел по расследованию убийств. Сэма я не застал, а его парни приняли меня вполне вежливо, но, поскольку они мне были незнакомы, у меня возникло неприятное ощущение, что они мне ни капельки не верят. Я признал, что угрожал Брэйну, но не всерьез же. Они не хотели этого понять и спрашивали, уж не в шутку ли я ударил его. Так продолжалось почти два мучительных часа, и я был весь мокрый от пота, когда меня наконец отпустили. Вся эта чертова кутерьма отнюдь не улучшила моего настроения.
Я чувствовал себя опустошенным, и весь этот допрос с пристрастием не прибавил мне аппетита. Я ухитрился проглотить гамбургер и запил его содовой в кафе на Спринг-стрит, потом припарковал свой желтый «кадиллак» на Бродвее, между Третьей и Четвертой улицами, сунул монетку в паркометр и поднялся на второй этаж Гамильтон-Билдинг, где расположено мое агентство «Шелдон Скотт. Расследования».
Я заглянул в офис — там двигались только рыбки в аквариуме. Зажег лампу над аквариумом, бросил в него немного корма, просмотрел почту, не обнаружил ничего интересного и прошел в конец коридора, где находилась телефонная станция здания.
За пультом сидела Хэйзел.
— А вот и я, детка!
— Прекрасно. Мне что, по этому поводу постоять на голове?
Это выглядело бы забавно — она была маленького роста, отлично сложена, и ей едва исполнилось тридцать три.
— Постой, пожалуйста, — попросил я.
— Иди ты… Тебе что-нибудь надо?
— Я немного приболел. Если меня спросят, я буду внизу, у Пита.
— Хочешь выпить?
— Я не пью в полдень, милая. Просто попрошу Пита приготовить мне лекарство от похмелья. — Я прочистил горло. — Не то чтобы я очень в нем нуждался…
— Еще бы, такой большой и сильный парень, как ты… — Она покачала головой.
Я пошел к Питу, но меня задержали.
Пит, кстати, умеет готовить лучшее в мире средство от похмелья. Он мне так и не открыл секрета, но, судя по вкусу напитка, это уорчестерширский соус, горькое пиво и толченый желчный пузырь. Главное — средство помогало безотказно.
Бар Пита находится тут же, на Бродвее, немного западнее Гамильтона, и это весьма удобно. Я уже толкал дверь, когда с Четвертой улицы налево, на Бродвей, завернула машина и остановилась посередине квартала.