Телефон
Шрифт:
— Ты все сказал, Саса? Может, теперь меня послушаешь? Поверь, с тех пор как я канцелярией в префектуре заправляю, у меня минуты свободного времени нет, работы по горло, поесть некогда, не то что вырваться из Монтелузы в Палермо! Как тебе тут? Уход хороший?
— Лечат хорошо, не жалуюсь. Но знаешь, Джакомино, у меня такое чувство, будто я в тюрьме.
— С чего это ты взял?
— А ты сам посуди. Когда меня в больницу доставили, то сразу в одиночную палату определили, видеться ни с кем не дают, никого ко мне не пускают, что-нибудь
— Начался.
— Ну, и как он проходит?
— На мой взгляд, неплохо.
— Что значит, на твой взгляд? Пойми, Джакомино, тут разных взглядов быть не может: этот сучий потрох, этот рогоносец, которого подослал дон Лолло Лонгитано, убить меня хотел. И ему теперь нет другой дороги, кроме как за решетку.
— Все не так просто, Саса. Ты знаешь, что я выступаю истцом от твоего имени?
— Откуда мне знать? Но это правильно. Молодец! Мы должны Пиппо Дженуарди жопой об землю приложить. Кого ты взял в адвокаты? Он дорогой? Много берет?
— С нас не возьмет ни лиры. Я пригласил адвоката Ринальдо Русотто, это брат адвоката Орацио Русотто, который защищает Пиппо Дженуарди.
— Я не ослышался?
— Не ослышался.
— Ты что, охренел? Они ведь братья! Им ни черта не стоит сговориться, и тогда мы в говне! Кто тебя надоумил нанять этого Ринальдо Русотто?
— Хочешь знать, кто? Дон Лолло Лонгитано.
— Командор?!
— Это он сказал, что нам надо иск подать.
— Сначала подговорил Дженуарди убить меня, а теперь на мою сторону стал?
— Дон Лолло объяснил, что это хитрость, маневр, о котором никто не должен догадываться.
— Так ведь этот адвокат даже не подумал поговорить со мной! Что-то я его здесь не видел!
— Он потому не приходил, что боялся: а вдруг ты околесицу городить будешь? Профессор Манджафорте, главный врач, сказал, что у тебя амнезия.
— Какая, на хер, амнезия? Никогда не слыхал про такую!
— Слушай, Саса, я понимаю, у тебя нервы шалят, но это не значит, что ты должен сквернословить. Я этого не люблю. Амнезия означает потерю памяти.
— Так ведь я все помню! Все-все!
— Неужели ты не веришь самому профессору Манджафорте?
— О, Святая Мадонна! Я один, а их много, и все они сговорились!
— Наконец-то ты понял. Все договорились, что Пиппо Дженуарди должен быть оправдан. И если ты меня любишь, если любишь себя, ты должен сделать еще одну вещь.
— Чего они хотят?
— Нужно, чтоб ты письмо написал. Я скажу, какое.
— А если не напишу?
— У тебя кости после переломов срастаются?
— Понемногу.
— Знаешь, что мне сказал дон Лолло Лонгитано? Если Саса письмо не напишет, я пришлю человека в больницу, чтобы переломал ему все кости, пока они не срослись. Мол, убежать он на этот раз не может, с квартиры на квартиру порхать у него не получится, мы знаем, где его найти. Так в точности и сказал. И мне грозил.
— Чем?
— Тем, что меня из префектуры уволят. После того как он всем расскажет про меня и про Тано Пурпуру.
— А что он может рассказать? Вы с Тано старые друзья, пятнадцать лет под одной крышей из экономии живете… Что тут плохого?
— Он грозился рассказать всем, что мы с Тано — муж и жена.
— Да кто же ему поверит! Никому на свете в ум не придет представить такое про тебя и про Тано.
— А дону Лолло пришло, и он может рассказать. У него в руках записка, которую Тано мне написал. Саса, я спешу.
— А, понимаю… Ладно, диктуй письмо…
— Слово имеет адвокат Ринальдо Русотто, представляющий интересы истца, господина Розарио Ла Ферлиты.
— Спасибо. Господин председатель, господа судьи! Я буду предельно краток и ограничусь тем, что прочту заявление моего клиента, господина Розарио Ла Ферлиты, записанное с его слов нотариусом Катальдо Риццопинна, после чего попрошу приобщить его к делу:
«Вчера Господь смилостивился и вернул мне память, которую я надолго потерял, и, пользуясь этим, спешу подтвердить, что в то утро, когда со мной случилось несчастье, у меня действительно была назначена деловая встреча с господином Гальварузо Амилькаре. Опаздывая, я выбежал из подъезда и почти сразу споткнулся и упал. Из того, что произошло потом, я помню только обезумевшую лошадь, которая мчалась прямо на меня. Если бы я увидел своего друга Пиппо Дженуарди, я бросился бы к нему с распростертыми объятиями, и это избавило бы и его, и меня от того, что произошло.
Записано с моих слов. Розарио Ла Ферлита».
Что тут добавить, господа? Огласив данное заявление, мы отзываем свой иск.
— Дон Лолло, Пиппо Дженуарди вернулся! Весь город радуется, кто его обнимает, кто целует…
— Слушай, что я тебе скажу, Калоджерино. Завтра утром, как только Пиппо Дженуарди откроет склад, ты войдешь и…
— …его кокну.
— Нет, Калоджерино, ты его не кокнешь ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю. Если, конечно, это не понадобится.
— Дон Лолло, эта сволочь, эта враженяка мне башку проломила!
— Дженуарди не виноват, что ты по рогам схлопотал. Виноват Саса Ла Ферлита. Но раз тебе неймется пар выпустить, хрен с тобой: ежели повстречаешь Пиппо вечером и он один будет, отдубась его хорошенько. Я разрешаю, Калоджерино. Только повремени малость. Договорились? Ну, а завтра утром зайдешь с улыбочкой к Пиппо на склад… Покажи, как ты улыбаешься.
— Так сгодится?
— А получше улыбнуться не можешь?
— Лучше не могу, дон Лолло, когда про Пиппо думаю.