Телегония, или Эффект первого самца
Шрифт:
– Налюбовались? – спросил Самойлов. – Тогда давайте спустимся отсюда. Не дай боже, голова у вас закружится. Обопритесь на мою руку, дорогая. Осторожнее, ступеньки крутые.
Он так трогательно заботился о моей безопасности, что в моем сердце снова ожила надежда. Похоже, я ему нравлюсь. Надо сделать еще одну попытку с ним договориться. Он не пожалел других женщин, но он может пожалеть меня!
– Кирилл Петрович, – горячо сказала я, когда мы спустились вниз, – нам незачем ссориться. Я жалею, что когда-то с вами спорила, а теперь мы могли бы так хорошо работать вместе. Вы мне так понравились тогда, в вашей милой городской квартирке…
–
– Конечно, пошла бы! – воскликнула я. В тот момент я готова была пообещать ему любовь до гроба.
– Это была квартира моей жены. Я давно об этом не вспоминал, но вы разбередили рану. – Он чуть отвернулся. – Да, тридцать лет назад я был женат. Она была красавицей, моя Настенька. Моя Синеглазка. Стас пошел в нее.
Его тон чуть потеплел, и я с надеждой посмотрела на него. Может, воспоминания о любимой жене пробудят в его сердце чувство жалости и ко мне?
Немного помолчав, он ровным голосом продолжал:
– Я тогда был наивным, молодым идеалистом. Закончил мединститут и приехал по распределению в этот маленький городок. Встретил тут прекрасную синеглазую девушку, женился, устроился хирургом в местную больницу… Меня все приводило в восторг – отдельная квартира, красавица жена, маленький сынишка. И моя работа – я лечил людей! Что может быть интереснее? Да, мне это нравилось. Ведь тогда я любил еще и женщину, а не только науку… – Он прерывисто вздохнул, пожевал губами. – Мое глупое счастье длилось недолго. Настеньке квартира казалась убогой, наш городок – провинциальным болотом, а я – глупым мальчишкой, не способным составить счастье такой красавицы. Ее не радовал даже наш двухлетний сын. Она хотела любой ценой выбраться из городка. Просила меня перевестись в Самару, откуда я родом. Но мне так понравилось здесь…
И вот в один прекрасный летний день в нашу больницу для какой-то консультации вызвали молодого доцента Петракова из Москвы. Настенька как раз принесла мне обед, и я предложил Петракову присоединиться к нам. Если бы я только знал… А через неделю доцент уехал в Москву, а я, вернувшись вечером после дежурства домой, обнаружил там только плачущего Стасика. Он все повторял: «Мама уехала, мама уехала». А на столе лежала записка: «Кир, я уезжаю в Москву. Стас пока поживет с тобой, заберу его немного позже. Прощения просить не стану, я перед тобой ни в чем не виновата. Ты любишь только свою работу, я всегда для тебя была на втором месте. Прощай, бумаги для развода скоро пришлю. Настя».
В этот момент и закончилась жизнь наивного, доверчивого Кира Самойлова, – повернулся ко мне эксперт, глаза его подозрительно блестели. – Больше его не существовало. Он умер от горя и разочарования. Вместо него осталась пустая оболочка. Всю ночь я не спал, и она наполнялась чувствами, которых я прежде не испытывал.
Наутро план мести был готов. Новый Кирилл Самойлов просчитал все.
Он рассказал на работе о своей беде и сказал, что отвезет сына в Самару, к бабушке. Но поехал вместе со Стасом в Москву. Телефон квартиры доцента Петракова на всякий случай жена ему оставила, и он с вокзала позвонил Насте.
«Дорогая, я отпускаю тебя, – сказал он. – Как только будут готовы документы, сразу дам развод. Ты могла сразу мне все рассказать, я не стал бы гробить твою жизнь. Но наш сын плачет уже сутки, ты должна с ним попрощаться. Я привез его в Москву, скажи адрес, и мы подъедем. Твоему новому мужу о нашем визите можешь не сообщать, через пару часов мы уедем насовсем».
Через полчаса мы на метро доехали до дома Петракова. Как я и думал, доцент был на работе. Настя пообщалась с сыном, потом повела его на кухню кормить, а у меня появилась прекрасная возможность обследовать квартиру. Она по тем временам была роскошная – двухкомнатная, в сталинском доме, почти в центре города, в двух шагах от станции метро. Нашлись в ней и все нужные для дела предметы.
Я зашел на кухню и сказал хлопочущей возле сына Насте: «Такой прекрасный день, а мы дома сидим… Наш поезд только вечером, давай покажем сыну Битцевский лесопарк? Хоть будет что вспоминать зимой».
Кирилл Петрович замолчал, тень воспоминаний омрачила его лицо. Молчание длилось долго. Продолжил свой рассказ Самойлов почему-то от третьего лица:
– Настя легко согласилась. Она была так рада, что скандала не будет! Как понял Кирилл, скандала ужасно боялся доцент Петраков – ведь за аморальное поведение его могли выгнать с кафедры! И если бы Самойлов только пригрозил, что будет воевать за жену, доцент наверняка бы сразу отступился. Настя это прекрасно понимала. Но ей так хотелось остаться в Москве! Поэтому теперь, узнав, что войны между мужчинами не будет, готова была поехать с бывшим мужем на прогулку хоть на край света.
Втроем они доехали до лесопарка и углубились в чащу. Ярко светило солнышко, но людей вокруг становилось все меньше. Они пошли вдоль глубокого оврага и забрели туда, где, похоже, нога человека не ступала давно. Стас устал, начал капризничать, и Кирилл предложил положить его на травку поспать. Он достал из большого заплечного мешка свою видавшую виды куртку, расстелил ее на солнечной полянке и положил на нее хнычущего мальчика. Через пару минут тот крепко заснул, а Кирилл предложил бывшей жене перейти в тенек. Что-то мурлыкая себе под нос, Настя повернулась и послушно пошла к густо растущим деревьям. В этот момент Кирилл достал из заплечного мешка тонкие резиновые перчатки, мгновенно надел их и извлек следом маленький топорик для разделки мяса, прихваченный на кухне доцента Петракова. Хирург Самойлов прекрасно знал, куда надо бить, чтобы хватило одного удара…
На минуту он вернулся на поляну, проверил: Стасик крепко спал. Тогда он вернулся к лежащей на траве с рассеченным виском Насте. За ноги оттащил ее в густой кустарник, аккуратно подложил под нее окровавленный топорик. Затем наломал веток с кустов, забросал ими тело и прикрыл его прихваченным в московской квартире доцента полотенцем с оригинальной вышивкой. Внимательно оглядел получившееся захоронение, запомнил место и пошел будить сына. Проснувшись, малыш тут же спросил о матери, но отец уверил его, что мама поехала домой и там будет их ждать. Этим же вечером они доехали до Самары на попутных машинах.
А через неделю Кирилл приехал в Москву и заявился на кафедру Петракова с грозным вопросом: где его жена? Несчастный доцент в ужасе пытался вывести его из института, чтобы поговорить на улице. После нескольких бессвязных выкриков в адрес доцента Самойлов позволил себя увести и, стоя возле парадного входа, гневно выслушал блеянье Петракова о том, что он понятия не имеет, куда делась Настенька. Она просто ушла из дома неделю назад, и Петраков был уверен, что беглянка раскаялась и вернулась к бывшему мужу. Но звонить боялся: легкого разговора с Кириллом он не ожидал.