Телепат
Шрифт:
– Это объявление давно должны были сделать родители, – Наташа посмотрела вокруг.
– Ну, нет же их. Странно. А он не глухонемой? Вот что, Кать. Наш поезд через полчаса. Я быстренько сбегаю в пикет милиции. Нельзя оставлять мальчишку здесь, а то ведь кто-нибудь может и увести его.
Дежурный сержант разговаривал по телефону, когда дверь распахнулась и в комнату влетела взволнованная девушка:
– Товарищ милиционер, там нашли брошенного или забытого малыша, …а вот и он, – увидев вошедшую подругу с малышом на руках, сказала – Примите
– Товарищ лейтенант, тут чего-то случилось, я перезвоню через пару минут…
– Какие пара минут… уже час ребенок один на вокзале… ничего не говорит, может больной! – воскликнула Наташа.
– Девушка, не кричите, спокойно. Объявление давали?
– Да, конечно же, давали, – ответила Наташа потише и тут же снова возбужденно потребовала, – делайте что-нибудь, заберите мальчика или как тут у вас в таком случае надо? Вызвать скорую? Или милицию?
– Все, все! Мы и есть милиция. Сейчас разберемся.
Сержант вызвал в пикет дежурную по станции и врача.
– Товарищ лейтенант, докладывает сержант Приходько. Мальчонка у меня в пикете… нет, не похоже… таких не бросают… конечно не раз было, но тут другой случай… сам удивляюсь, одет прилично, чистый… что? …медик не обнаружил никаких повреждений… на вид ему не больше трех лет… ничего не говорит, но врач считает, что со слухом у него все в порядке… а бог знает, почему не отвечает, малыш все-таки. Какие будут указания? Понял… не дадите дежурную машину? …Есть, спасибо.
Положив трубку, Приходько сказал Наташе, дежурной и медсестре:
– Велено, сдать его в детский дом. Ну и правильно, не первый раз. Тут в двух кварталах есть такой. Директор Любовь Степановна – всегда выручала, лет двадцать работает там, опыт у нее на такие дела. Она знает, что дальше делать.
…Увидев найденыша, Назарова расцвела в улыбке, присела на корточки, протянула руки:
– Ой, кто-то к нам пришел! Маленький, иди к маме!
Любовь Степановна взяла мальчика на руки, и тот неожиданно обвил рученьками ее шею.
– Пойдем ко мне, покушаем… Верочка, – сказала нянечке, – быстренько ко мне в кабинет обед для малыша, для начала только легкий, ну ты сама знаешь.
Насколько был голоден ребенок, она поняла сразу: мальчик съел все и супчик и рисовую кашу, обтерев кусочком хлеба тарелочку, и, выпив компот, выловил все фрукты.
С болью в сердце Назарова смотрела, как он ест. Она давно поняла, что детям в детском доме хорошо не только, когда они здоровы, общительны, заняты играми, но и когда с удовольствием кушают.
Детский дом прошел через всю ее жизнь. Родилась в сороковом. Отец погиб на фронте в первый же год войны, мать умерла в блокадном городе. Трехлетнюю девочку удалось эвакуировать вместе с детским домом в Челябинск.
В сорок пятом детский дом вернулся в Ленинград. Люба воспитывалась в этом детдоме, получила в 17 лет аттестат зрелости, осталась работать в нем нянечкой, а, поступив в вечернее педучилище, стала воспитателем. Вышла замуж, через год развелась – муж оказался неисправимым алкашом. Слава богу, не успели завести детей. Больше она к замужеству не стремилась, слишком много драматических историй детей своего же детдома стали для нее наукой жизни.
Назарова стала директором в двадцать пять лет после ухода предшественницы на пенсию. У Любови Степановны был свой личный опыт – на отрицательных примерах делала выводы, что недопустимо в стенах родного для нее этого дома. И когда была ребенком и когда стала работником, видела грубость, невнимательность, лень нянечек, воспитателей, преподавателей, медсестер. Знала, что домой уносят сэкономленные продукты.
Мизерные заработки персонала, в том числе и ее директорский оклад, для нее никогда не было оправданием воровства. Безжалостно увольняла несунов, сутками работала, когда не хватало сотрудников. Работала на износ, ее зычный голос гремел на этажах, но дети не боялись, так как знали, что она гоняет нерадивых няней и воспитателей.
К детям же Любовь Степановна относилась с искренним материнским чувством, поскольку сама же прошла через такое ущемленное детство. И они отвечали ей тем же – тянулись к ней, ласкались, обнимали ее, громко радовались, когда она объявляла о прогулках с нею.
Назарова жалела их всех и каждого персонально. Умом понимала причины отказов родителей от своих детей, но сердцем не прощала это никому. Особую боль испытывала от брошенных малышей на улицах, которые легко могли стать и становились жертвами нелюдей или погибнуть от холода, голода, травм и болезней, о чем тоже знала не понаслышке.
Она очень настороженно относилась к усыновлению детей вообще, а ее (всех детей в детском доме она считала своими) детей особенно.
Она, в принципе, понимала, что детям будет лучше в семье, но знала и о том, что иногда детей усыновляют не ради ребенка, а для себя любимых, что не так уж и редко приводит к отказу от усыновления и возврату ребенка. И это самая жуткая трагедия, которая причиняет незаживающую психологическую травму ребенку.
Любовь Степановна, став самым молодым директором в системе воспитания и содержания сирот, проявила мудрость руководителя в создании коллектива единомышленников, причем делала это не по принципу «новая метла…», да и какая она «новая», а последовательно, поштучно меняя персонал.
Уходили пожилые кадры на пенсию, изгонялись схваченные с поличным те, кто уносил продукты, медленно, но упорно она избавлялась от нервных нянечек и воспитателей, срывающих свои личные проблемы и настроение на детях.
Замену им искала не путем объявлений или направлений к ней районным отделом народного образования, то есть РОНО – бюрократической машиной, а в педучилищах, медицинских училищах, в пед- и мед- институтах. Она находила контакты с руководителями, получала доступ к данным о выпускниках, тщательно изучала их, беседовала с преподавателями и, разумеется, с потенциальными кандидатурами.